Издательство «Открытый Мир» совместно с издательством «LiveBook» выпустило книгу молодой писательницы Ксении Букши «Жизнь господина Хашим Мансурова». Это история человека, который был никем, а стал всем, потому что, вопреки здравому смыслу, научился любить абсолютно всё и всех. Публикуем небольшой "новогодний фрагмент" из этой книги.

58

Спят усталые игрушки, спят курганы темные. Мимо дома по дороге крадется грузовик. Где-то горит небритый фонарь. На территории заброшенного завода неслышный ветер с Запада колышет пыльные заросли боярышника. А Юлиана Романовна не спит, она вспоминает, как дело было. Вот Алю Хашим Мансуров стоит на улице и разговаривает с Коляном, причем в глаза ему не глядит, но оттого не происходит никакого ощущения невнимательности. Вот он поднял ложку и мельком посмотрел на то, что в ней. Вот посреди двора, где тропинка проходит мимо фонтана, нагнулся и поднял оброненную треху. Или в небо воззрился, но не как мечтательные смотрят «вообще» в небо, а как только Алю умеет – в точку неба, где сходятся незримые пути двух самолетов, или же там та самая дыра, откуда сыплет снег. Не ищет, а безошибочно взглядывает на больное место, в ворохе звуков улавливает хлюпанье протечки, средь аромата картошки с мясом чует, что потянуло паленой проводкой. Алю Хашим Мансуров, наблюдающий внимательно, созерцающий сосредоточенно: speculator. Вспомнив все эти ухватки, точные и нежные, Юлиана Романовна млела, тлела, зрела, таяла, в укромных местах у нее становилось совсем-совсем мокро, она терлась лицом о подушку, и одной игрой воображения доводила себя до края.
Год кончался.

59

Бесконечно длинна в темноте очередь в гастроном. Внутри темно, надышано и очень склочно; в атмосфере проскакивают маленькие молнии. Где-то там, в недрах очереди, все вундыркиндыры и все их родители, и Алю Хашим Мансуров, и Юлиана Романовна, и Колян. Все согласны общему порядку.

Но как приятно нам устанавливать законы, так приятно нам и нарушать их; а еще приятнее быть над ними. Очередь совершенно не двигалась. Алю Хашим Мансуров, наскучив стоять в неподвижной тьме, решил исследовать причины. Очередь загибалась, как поезд на повороте, и уходила вниз под горку.
- Я за вами, - произнес Алю и двинулся вперед.
Он пошел вдоль очереди, желая посмотреть, где она кончается. Очередь вилась между сугробов, пропадала в метели. Вот, наконец, и вход в гастроном, около входа большая толпа. Выяснив, кто за кем стоит, Алю пришел к выводу, что очередь вовсе не втекает в гастроном, а, пройдя по касательной траектории, удаляется опять в темноту. Охваченный любопытством, Алю пошел дальше, и через некоторое время, проследовав вдоль очереди сквозь освещенные окошками дворы, вышел к своему месту. Теперь было ясно, почему очередь не движется. Она была замкнута в круг, а внутрь попадали другие какие-то люди, к очереди отношения не имевшие.

Алю прошел по очереди несколько назад, до места Коляна, и рассказал ему о своем открытии.
- Возмутительно, - сказал Колян. – Надо восстановить справедливость.
Они пробрались в толпу, которая стояла перед входом, и довольно быстро распутали узел, разомкнув очередь к прилавку. Самым удивительным было то, что никто не сопротивлялся их действиям.
- Видимо, путаница произошла не по чьей-то злой воле, а по ошибке, - предположил Колян.
- Надо посмотреть на другие очереди, - возразил Алю.
Они отдали свои талоны Юлиане Романовне, а сами отправились по улице вверх, дошли до станции метро, повернули и быстро увидели почти такую же очередь. Разница состояла в том, что здесь некоторые уже начинали догадываться, в чем дело, и выражали свое возмущение людям, стоявшим впереди. Естественно, те возмущались в ответ, потому что в круговой очереди все стояли впереди всех и все были одинаково невиновны.

Так весь вечер они ходили по столице и развязывали очереди. В каждой из таких очередей действительно не было никакого злого умысла, но если взглянуть на ситуацию в целом, становилось совершенно ясно, что это затеяно нарочно. Соответственно, распутать один из узлов было бы делом умным; попытаться распутать всю сеть – делом безрассудным и поэтому более достойным. До закрытия гастрономов, за несколько часов, Колян и Алю успели распутать шесть очередей. На седьмую дверь вешали замок; Алю и Колян не успели. Они взмокли, сняли шапки – волосы липли к голове. Раздергали куртки на груди, стали вытирать шарфами лицо. Над снежным переулком летел маленький полиэтиленовый пакет.
- Интересно, - сказал Алю, - кто все это устроил?

60

Наступал Новый Год.

По эту сторону экрана на столе громоздилась елка, такая большая, что верхний колючий палец загнулся о потолок, вся увешанная шарами и куриными косточками, солеными огурцами и кислыми гнилыми яблоками. Ее огромная тень в свете свечей пала на стену и на полстола. За окном зияла бездна двора, где внизу, на маленьком пятачке, виднелся заснеженный фонтан.

По ту сторону экрана елок было больше, зато еды меньше, и поэтому все уже порядочно нарезались: женщины пели, мужчины отпускали пьяные шуточки. Мы не говорим про Виктора Перестукина, который, как мы уже говорили, и в будние-то дни не просыхал, именно поэтому в ту осень россиянам показывали такие странные новости.

Вперед пробился экономист Рогдай, одетый, несмотря на мороз, все в тот же черный плащ. Рогдай только что слез с крыши, где он подмазывал флюгер и уговаривал его пролоббировать западный ветер; а до этого он три смены подряд катался на крыльях мельницы. Ему поднесли водки. Реформатор выпил и долго морщился, прикрывая ладошкой увлажнившийся взор. Наконец он опять возмог говорить, и рек:

- Граждане! С завтрашнего дня легализуется осуществление сделок купли-продажи с движимым и недвижимым имуществом!..
- То есть, разрешается Базар? – осторожно поинтересовалась Юлиана Романовна по эту сторону экрана.
- Да! – кивнул Рогдай. – Вы правильно меня поняли. Дело обстоит именно так. И я поздравляю вас сегодня отнюдь не только с праздником Нового года, но также и с либерализацией, благодаря которой наша страна сможет уверенно идти по пути рыночной экономики, борьбы с инфляцией, дефицитом и отсутствием эффективного инвестирования! Это, так сказать, тот номинальный якорь, зацепившись за который, мы сможем понять, в какую сторону мы будем дрейфовать дальше!
- Да, – подхватил Виктор Перестукин, видимо, решив оставить за собою роль ведущего. – И на этом непростом пути самое главное – петь правильные песни. Что мы будем петь, россияне?

Посыпались пожелания. Юлиана Романовна сказала, что хочет спеть песню про поручика Голицына, потому что она привязалась. Виктор Перестукин отверг этот резон, сказав, что в Новый Год нельзя брать то, что привязалось; по этой же причине, сказал он, мы не будем петь кругом помятая трава, хотя ему давно хочется, на что Павел Петрович ехидно заметил, что по нему можно прочесть это желание. Сам же он, Павел Петрович, кандидат наук и винодел, охотно спел бы душевную песню про «спят курганы темные»; услышав это, аспиранты Мухин и Мухоморов затянули: «Спят девчата скромные, за ночь утомленные, денежки зеленые в сумочках лежат!», и студенты Алю и Колян тоже, а за ними проказница Маринка. Тогда Пал Петрович попытался сообщить миру, как здорово, что все мы здесь, но услышав про долину солнца, где банкует шмалью мудрец ходжа, как-то скис, и пришлось банкиру Штейнману исполнить песню «Ай-ай!», где больше никаких слов не было, да и эти два по-еврейски.

И, соблюдая остатки осторожности, потому что выкручиваться больше, чем в тот прошедший год, который уже свисал клочками, как мокрая бумага, было невозможно, - Алю взмахнул ложкой, и все запели, и сунули в рот салат оливье с краденым майонезом, и плов с хлопьями синей куры вместо барашка, и налили в рот молодого крыжовенного вина, и взболтали языками. Стрелки часов блеснули близ отвеса. Начиналось самое главное. Картинка в телевизоре переменилась, россиянам показался сердечно взволнованный президент Варгаль.
- Р-р-россия-ни! – пророкотал он, ворочая глазами.
И сделал паузу.

Первые три секунды ее не замечали. Потом заметили и посмотрели на экран.
Варгаль молчал.
Пауза раздувалась, как паучиха. Пауза множила пустоту.
Варгаль молчал.
На десятой секунде все уже было ясно, но поздно. Куски застыли во ртах, воздух уплотнился и помертвел, свет стал блеклым, а потом вдруг мигнул и нырнул во тьму.
Ничего не стало.

61

- А как же теперь Новый Год?
- А вы с какой стороны, с нашей или с той?
(Послышался страшный рев: это Колян наткнулся на гармонь.)
- Где у вас тут свечки?
- Я с этой, разумеется.
- Вы успели загадать желание?
- Прекрати щажже, козел старый!!
- Граждане, правительство приносит вам свои извинения. На президента уходит столько энергии, что больше ни на что не остается...
- Свечки в среднем ящике стола, за хрустальными вазочками.
Звон, грохот.
- Алю, я вас предупреждаю последний раз.
- А что, надо было загадывать желания?
- Козел! Козел!!! А-а! О-о-о!
- Черт, не ходите сюда, я раскокал эти трахнутые вазочки...
- Господин Рогдай, это вы?
- А зачем, по-вашему, я сделал эту гадскую паузу? Чтобы все успели загадать желание.
- Алю Хашим Мансуров, вы меня, кажется, в тот раз не расслышали...

62

А Алю был уже по ту сторону экрана.
Там, откуда он пришел, за окном простиралась страна. Всюду было темно и бедно. Валялись ящики. Пахло гнилой капустой и протекшими трубами. В пустынных магазинах сидела одинокая Кукла Маша - пятьдесят рублей. А здесь, в студии, стоял полумрак, на столе теплились две большие чашки чая. Елка пахла, покосясь. За столом сидел премьер Рогдай с прической «внутренний заем», празднично одетый.

- Ух, - сказал Рогдай, глядя на Алю, - как же я от вас устал.
- Почему? – удивился Алю.
- Потому что вы от меня все время чего-то ждете, и я вынужден соответствовать, - ответил Рогдай. – Вы вообразили меня своим учителем, и в результате мне пришлось им стать.
- Понимаете, - сказал Алю, - все кругом становится таким, как я воображаю. Но я плачу за это тем, что я только тот, за кого меня принимают другие.
- Вот что такое «каждой бочке затычка», - грустно улыбнулся Рогдай. – Ключ ко всем скважинам, а?
Алю покраснел.
- Ничего, - сказал Рогдай, - мы с вами делаем одно дело: пытаемся понять, какая сторона настоящая, та или эта. Но пока я внутри, проверить ничего нельзя. Для этого надо вылезти из обоих миров. Тогда будет видно. Надо быть снаружи. Надо – быть никем...
- Отлично, - сказал Алю. – Тогда эта задачка как раз для меня.

63

Свет внезапно врубился, и елка, и телевизор тоже, и фонари за окнами. Оказалось, что Юлиана Романовна, покачивая ножками, сидит на коленках у красного и потного Алю Хашим Мансурова, Пал Петрович под предлогом спевки уже выдул полбутылки домашней вишневой наливки, а Колян, сопя, отворачивает шампанское.

- ...счастья и радости вам, дорогие россияне! – заключил президент Варгаль и, свирепо улыбаясь, помахал рукой.
В телевизоре показались елки и звезды Кремля.
- Открывайте скорее, - заволновалась Юлиана Романовна. – А то не успеем.
- Это чья записочка? – поинтересовался Пал Палыч, вертя в руках клочок бумаги. – Кто это у нас хочет стать миллионером?
- Ну, я! – с вызовом ответила Юлиана Романовна.
- И как же ты собираешься им стать? – фыркнул Пал Петрович.
- Торговать буду, например!
- Торговать! – всплеснул руками Пал Петрович. – Да ты что.
- Это пусть вон... - невнятно сказала соседка Ирка сквозь оливье.
- Торговать мы тебе не дадим.
- Надо жить честно.
- У тебя не получится, ты хорошая.
- Эй, может, пить уже будем? – окликнул Колян.
- С Новым Годом! – сказал Алю.
- За свободную торговлю! – заявила Юлиана Романовна и чокнулась с Алю с такой силой, что половина шампанского выплеснулась. – Вот как!
- Нет! – взревел Пал Петрович и одним жестом смел со стола пустое блюдо из-под картошки, пустую бутылку и свечку-овечку. – За спекуляцию пить – не буду!
- Это почему же это спекуляция? – тоненьким голосом спросила Юлиана Романовна.
- Мама.
- Потому что! Наши отцы за Родину жизнь отдали!
- Ну вот и выметайся, если такой умный...
- Мама!! Алю, заходи справа...
- За торговую... свободу!
- Ах ты, мать твою... пр-роститутка!..
- Тише, Пал Петрович, тише, Юлечка...
- За! Свободу! – Хором! –
- Твой Варгаль, его в мешке топили!
- Ты за него голосовал!
- Я?! Да я всегда был против...
- Пал Петровичу не наливать, он коммунист!
- Спят курганы темные!
- Поручик Голицын-н-налейте вин-н-наааа!..
- Не пейте, это все отравленное!!!
- Еще раз повтори, козел, что ты сказал?!

Колян подмигнул Алю, схватился за Пал Петровича и вместе с дамами потащил его к дверям, а Алю прыгнул на Юлиану Романовну, увлекая ее в еловую темноту, где стояло мягкое кресло, но это кресло оказалось не на ножках, а на колесиках, и оно поехало, и елка накренилась, а потом, бренча и шурша, накрыла душистым шатром Алю и Юлиану Романовну, которая в наступившем зеленом сумраке норовила поцеловать Алю в губки и выпить же, выпить наконец за свободную торговлю.