Последнее время мне стало неинтересно пытаться описывать медитацию конкретными словами, тем более, когда ум подкидывает увлекательные для себя абстрактные образы. Иногда эти образы повторяются, и тогда возникает ощущение, что возможно, за ними что-то стоит. Такие повторяющиеся картинки я записываю в блокнотике. Они помогают настраиваться на определенные восприятия. Сегодняшний текст – не для рациональных умов. Это такая кудрявая сказка, в которой я связал набор вышеупомянутых образов. Можете воспринять ее как бесплодную абстрактную хрень и несусветную лабуду, и будете по своему правы. А можете – как набор отправных точек для самонаблюдения.

Испокон времен неугомонный Плясун из небытия, егозливо скакал вдоль пугающе узкой поверхности опорного сосуда судьбы, откуда изливается вечный ток усмирения. Скакал он непрерывно и суетливо, шарахался от тока, боялся свалиться с краев сосуда и сгинуть в небытии. Процесс своего скакания Плясун назвал майятой.

Майята казалась настолько неприятной, что Плясун придумал, как от нее отвлечься. Он вообразил «реальность», назвав ее покрывалом майяты, и приложил максимум напряженных стараний, чтобы «реальность» казалась реальной. Для этого он представил, будто она ему привычна и придумал в ней так называемые серьезные события, добавляющие «реальности» реализма. Все это помогло ему поверить в собственную выдумку и отвлечься от майяты.

И все же майята им по прежнему ощущалась, хоть и не в чистом виде – а как смутное, фоновое переживание, которое Плясун назвал неудовлетворенностью. В своем забытьи в выдуманной реальности он не понимал, что эта неудовлетворенность – притупленная майята. Силой самообольщения Плясун приписывал неудовлетворенность так называемым «событиям» его воображаемого мира, позабыв, что происходила она от его суетливых скачков вдоль поверхности опорного сосуда, где он неустанно уворачивался от «тока» усмирения.

Таким образом, спутав изначальную причину майяты с более привлекательной, Плясун обретал надежду однажды раз и навсегда разрешить все проблемы и покончить с неудовлетворенностью. Надежда побуждала его верить, будто майята вызвана не его суетливыми скачками, а выдуманными проблемами покрывала майи.

Надежда создавала для него цели – морок несуществующих, так называемых «будущих» событий, где все проблемы разрешатся и наступит вечный кайф. Будущее – что-то вроде выдумки внутри выдумки, которая в недрах покрывала майи казалась чем-то реальным.

В своем выдуманном мире Плясун сумел себя так хитроумно одурачить, что даже не замечал, как майята продолжала фонить, даже когда так называемые «проблемы» решались. Его взор все также фокусировался на несуществующем будущем счастье.

Когда проблемы решались, между ними образовывался небольшой зазор, сквозь который Плясун краем глаза примечал, что майята тем не менее продолжается. Дабы не замечать истинной причины майяаты и продолжать верить, будто она вызвана нерешенными проблемами, Плясун решил все устроить таким образом, чтобы зазоров не было, и проблемы шли нескончаемой чередой. Этот трюк позволил ему и дальше жить вечной надеждой на избавление от майяты, путем решения всех проблем в плоде его фантазии под названием «будущее».

Цели, направленные на решение всех проблем и установление вечного кайфа представляли собой рекламу счастья ожидающего в вечном «завтра». В забытьи покрывала майи Плясун не замечал, что будущего не существует, и продолжал жить надеждой.

Спустя неисчислимые мгновения, ему становилось все сложней себя дурачить, избегая саморазоблачения, потому что покрывало майи то и дело сползало с его затуманенного взора, раскрывая истинную причину майяты – его попытки укрыться от тока усмирения. И тогда неугомонный Плясун из небытия придумал для себя внутри «реальности» так называемый «духовный путь» – набор иррациональных оправданий происходящему и одновременно иллюзию раскрытия истины, которая снова удачно отвлекала внимание от реального положения дел.

Все было на своих местах. Внутри «реальности» по утрам Плясун практиковал «духовный путь», а днем «жизнедеятельность». Но в глубочайших ночных снах покрывала майи, он на короткие промежутки времени выходил из забытья и с изумлением замечал, как скачет вдоль поверхности опорного ИМОВАТОРА, откуда изливается ток усмирения. На утро он порой лишь смутно чувствовал какой-то неясный подвох, и налегал на духовный путь с удвоенным рвением.

Его ум в спонтанных попытках отразить происходящее, рисовал вертящиеся жернова, по которым он сам же прыгал с одного на другое. Плясун назвал их колесами сансары. Долго и упорно Плясун пытался протолкнуться и выпрыгнуть куда-то в неведомую свободу, но приземлялся каждый раз на одно из двух сансарных колес, которые, утягивали во что-то неведомо пугающее.

Попытки освободиться иногда казались удачными и обнадеживали, но по итогу возвращали на прежние затягивающие в себя жернова. Пытаясь протолкнуться, сдвинуть, распутать и вырваться, Плясун настолько издергался, что даже надежда на несуществующее будущее утешить его уже не могла. И тогда, он сдался.

Его понесло в самый эпицентр неудовлетворенности – место, куда затягивали молотильные сансарные жернова. Неудовлетворенность центростремительно нарастала, но затем, все неожиданно закончилось. Оказывается, между сансарных колес находится точка идеального покоя, которую Плясун назвал «Я-1».

Ку-куПлясун увидел, что «Я-1» – эпицентр, с которым все это время все это происходило. Направляя внимание в точку между сансарных колес, Плясун чувствовал невыразимую невесомость, в которой удивительным образом все пребывало в себе. Он увидел, что нет необходимости что-то делать, протягивать, толкать, выворачивать и распутывать, потому что все естественным образом уже происходит единственным возможным путем. Опоры не нужны, потому что в пространстве без координат падать некуда. Все явления в нем уже случаются в своей очевидной непринужденности именно так, как могут – и никак иначе.

Сила рационализации обрисовывала происходящее в форме пустоты, где за опоры его самоощущения была подвешена вся ощущаемая реальность. Самоощущение было эпицентром иллюзии, где возникала видимость, что происходящие явления – не на своих местах, и все должно быть по другому. Самоощущение было чем-то вроде клубка, состоявшего из прыжков Плясуна. Каждый отдельный прыжок порождал новую мысль. Каждая мысль порождала новую, навевая морок выдуманного мира. Привычка побуждала цепляться то за одно, то за другое, чтобы продолжить суетливые прыжки с опоры на опору.

Между жерновами – точка покоя, «Я-1» – единственный смысл всего. «Я-1» было и единственным зрителем, вкушающим субъектом, с которым все это случалось. Без «Я-1» все оставалось безотчетной, космической пылью, бесцельно барахтавшейся в совершенном несуществовании за спиной Плясуна.

Он понял, что сам был такой же иллюзорной рационализацией, как и пара жерновов, и опорный сосуд, и «Я-1» в купе со своим реалистичным кино. Точка покоя породила переживание неописуемой свободы – той самой, которую Плясун надеялся обрести, решив все проблемы выдуманного мира. Вместе с этим переживанием вернулась и засияла непобедимая надежда. Надежда на счастье, невыразимый всепобеждающий космический оргазм, потопляющий все желания – надежда на все самое светлое и лучшее… В несуществующем будущем.

© Игорь Саторин
progressman.ru