Интервью Ричарда Баха журналисту газеты «Московский Комсомолец» Вере Копыловой.
Перевод Елены Теваль по редакцией Ины Старых (издательство «София»).

Дорогая Вера!

Основная причина того, что в Интернете так мало информации обо мне, заключается в том, что не слишком много людей проявляют интерес ко мне как к личности, в основном — к моим книгам. Спасибо, что  нашли время задать мне вопросы.

1. Я начну с того, что Ваши книги, говорят, автобиографичны. Насколько они автобиографичны? Какова дистанция между вами и образом автора? Можно ли говорить, что «я» в Ваших книгах — это Вы и есть? Много ли в них вымысла?                                          

- Мои самые ранние книги практически на 100 % автобиографичны. Книги, которые я написал позже, основаны на реальных событиях, однако канва произведений — чистый вымысел. Во многих книгах диалоги героев основаны на реальных диалогах, чтобы придать истории живой характер. И лишь в одной книге («За пределами разума») кажется, что история полностью выдумана, хотя многие события произошли в действительности.  В «Хрониках Хорьков» в художественной форме описано,  каким может стать мир, если мы решим избавиться от понятия зла в нашей культуре. Никаких реальных фактов, но много интересных работающих идей!

2. Если в Ваших книгах все действительно о Вас, все правда, то не страшно ли Вам так открываться, обнажаться перед публикой?

- Не все в книгах правда обо мне, но если даже и так, почему мне следует опасаться того, что мои книги — глубоко личные?  Я очень уважаю всех людей, которые их прочитали, мне нравится делиться с ними мыслями. Среди моих читателей во всем мире нашлось только двое или трое, кто захотел вторгнуться в мою личную жизнь.   Да, действительно, в связи с этим произошло несколько неприятных событий, но их было не так много, чтобы заставить меня перестать писать.

3. Мистер Бах, какое ваше первое, детское, воспоминание в жизни?

- Вид  маленького аэроплана высоко в небе, оставляющего за собой густой дым, выводя слова «Пепси-Кола». Как он туда попал? Какой вид открывается с самолета? Не уверен, что я умел читать в таком раннем возрасте,  тем не менее это мои самые ранние воспоминания.

4. Расскажите, пожалуйста, поточнее и поподробнее, о вашей родословной. В Интернете проскальзывают об этом самые разные слухи. Все-таки кем Вы приходитесь Иоганну Себастьяну Баху?

- Когда я был маленьким, мой дядя Маркус, который написал много книг, рассказал мне, что мы являемся прямыми потомками Иоганна Себастьяна Баха. Это меня сильно впечатлило. Много лет спустя я спросил его:

— Дядя Марк, помните,  вы  рассказывали мне, что мы — потомки  Иоганна Себастьяна Баха?
— Конечно, помню! — ответил он.
— Так это правда?
— Не знаю, — сказал он.

До сегодняшнего дня я так и не знаю этого в точности.  Я считаю, что настоящие потомки Иоганна Себастьяна Баха — это те, кто любит его музыку. Я — один из них. Я искренне верю, что если говорить о качестве жизни, то ни генеалогическое древо, ни кровные узы не имеют к этому никакого отношения.

5. Как Вы сами относитесь к великому композитору? Какой отпечаток это родство накладывает на Вашу жизнь?

- Я испытываю благоговейный трепет перед способностью Иоганна Себастьяна Баха выражать сложность музыки таким, казалось бы, простым способом. Меня очаровывает восхитительная повторяющаяся тема в фуге «Иисус — всегдашняя мне радость» (BWV 147),  я просто теряюсь в неожиданной предсказуемости его фуг. Тот, кто вынужден сидеть над сложением и вычитанием, слушая Баха, может насладиться высшей математикой.

6. Расскажите, пожалуйста, о своих родителях. Кем они были?

- Мой отец был пастором с классическим образованием и знанием  греческого, латинского и иврита. Живя в штате Висконсин, дома он говорил на немецком языке (английский он выучил только в шесть лет). Он ушел из церкви, когда понял, что больше не находит полученные знания достойным ответом на свои вопросы. Он возглавил местный филиал Американского Красного Креста и много лет занимал эту должность. Будучи ребенком, я считал его неприступным и сухим, однако, к счастью, мы подружились еще до того, как он умер.

Я был очень близок со своей матерью. Она была доброй, любящей и очень умной. Она была художницей и открыла свой собственный бизнес по производству ювелирных изделий, покрытых эмалью. Она стала первой женщиной в городском совете Лонг-Бич, Калифорния.  В весьма почтенном возрасте она поступила на юридический факультет, но умерла, не успев его закончить.

Никто из моих родителей никогда ни в малейшей степени не интересовался полетами, никто из моей семьи не был пилотом.

7. Каким ребенком вы были? Что-то отличало вас от сверстников? Ведь вы были мальчишкой, который еще не знал, что станет глубоким философским писателем, известным во всём мире.

- Я был обычным ребенком. Как и большинство других детей, я время от времени задавался вопросом — кто же мы есть в действительности и почему мы здесь (как  и  машинами, спортом, тем, как сделать порох и телескоп, учителями и школой, позже — девочками).

Пожалуй, единственное отличие между мной и друзьями состояло в том, что с годами меня не покидала мысль — кто же мы есть на самом деле.  Когда мне не с кем было поговорить, я разговаривал сам с собой, позднее — с персонажами  своих книг.

8. Вы мечтали летать с самого раннего детства? Расскажите про первый полет, о том, как Вы впервые сели за штурвал самолета (или это был не самолет)?

- Мечты о полетах были и есть моими самыми любимыми. Я испытывал голод по той абсолютной свободе, которая приходила ко мне в мечтах, и представлял, что, возможно, найду ее в полетах.  Мой первый полет за штурвалом самолета, когда я был учеником пилота,  очень сильно меня взволновал и даже слегка напугал. Было просто восхитительно плыть высоко над верхушками деревьев и полями, там, где мой дух часто уже парил, однако нужно было еще столько узнать о механизме самолета и небе! Смогу ли я когда-нибудь разобраться с этим самолетом, с его странным движением, с таким огромным количеством выключателей и рычажков, назначения которых я не знал?  Возможно, и нет, — думал я про себя, — но я попробую! Каждые выходные я драил самолет инструктора, и каждые выходные он проводил со мной 50-минутный инструкторский полет. Потом я сбежал из школы и стал военным летчиком.

9. Когда стало ясно, что путь вашей жизни лежит через небо, почему вы стали именно летчиком, а не космонавтом?

- Пилот полностью контролирует каждое движение своего воздушного судна. Астронавт является частью большой команды, огромного безликого проекта, цели которого определяют другие.  Полет в одиночестве значит для меня значительно больше, он меняет мои представления и будоражит мои мысликуда сильнее, чем это может сделать командный полет в космос. Моя жизнь дала мне осознание того, что мы, как личности, сами определяем путь,  которым следуем. Наиболее сильно это отражается в некоторых профессиях, когда каждый день ты видишь и чувствуешь результаты выбора и принятых решений. Наши пути являются таким зеркалом. Так случилось, что мой путь — в полетах.

10. «Небо стало моим будущим», пишете вы. Но почему? Почему именно небо стало для вас всем? Почему не море? Не горы?

- Для кого-то его судьба — море, для кого-то — горы. Для некоторых — это города, для других — дикая местность. То притяжение, которое они испытывают к этим местам, я испытываю к небу!

11. Что вы вообще думаете о космосе как о метафизическом понятии и о покорении космоса человеком? Не кажется ли вам это покорение просто-напросто смешным?

- Отнюдь не смешным. Нам, людям, нравятся путешествия и приключения в любых формах. Что-то зовет нас за пределы физического и духовного горизонтов. Нас интересует — есть ли жизнь на Марсе? Мы не ленимся  и прилагаем невероятные усилия, чтобы построить космический корабль и отправиться в путь.

12. Вы действительно зарабатывали на жизнь тем, что катали пассажиров?                         

- Да.  На своем биплане 1929 года выпуска,  который  стоял на фермерском поле. «Друзья, взгляните на город с высоты, поднимитесь туда, где летают только ангелы и птицы, всего 3 доллара за полет…»

13. А сейчас вы летаете? Как часто? У вас есть самолеты?

- Да.  Почти каждый день, если погода хорошая. У нас с Сабриной, моей  женой, есть старый гидросамолет и бывший военный тренировочный  самолет — такой, как в моем последнем романе «Гипноз для Марии»

14. Мистер Бах, вы много писали о том, что вы ощущаете, поднимаясь в воздух. Рядовому читателю даже завидно становится. Если человеку недоступно небо, если он не летчик, — где ему искать прибежище, место, где он может быть собой и больше никем? Что вы можете посоветовать?

- Я никому не даю советов, кроме себя, и не считаю, что мой выбор может стать причиной зависти. Я полагаю, что самый счастливый человек — тот, кто нашел свое любимое занятие и смог воплотить его в жизнь. В большинстве случаев это трудный путь, требующий постоянных усилий на каждом шагу.

15. Вам приходилось когда-нибудь делать выбор между полетами и писательством? Если нет — что бы вы выбрали?

- Никогда не стоял перед таким выбором, эти два занятия органично сочетаются. Однако если бы мне пришлось выбирать, вероятнее всего, я бы выбрал полеты.

16. Есть ли прототип у Дональда Шимоды?

- Нет. Этот образ возник в моей голове, когда я страстно хотел найти того, кто смог бы отвечать на любые мои вопросы. 

17. Мистер Бах, можно спросить о «Чайке по имени Джонатан Ливингстон»? Везде пишут, что вы эту повесть не сочинили, а услышали. Пожалуйста, как можно подробнее: как это произошло? Меня интересуют малейшие  импульсы, с которых началась история создания этой повести.

- Эту историю мне вручили, когда я был еще начинающим писателем. Я ничего не придумывал, просто видел, как это произошло, словно в кино. Все, что я делал, — записывал ее, так быстро,  как мог. Кино остановилось в конце Первой части, и все последующие восемь лет я не знал, как закончить историю. Однажды я проснулся рано утром  и знал ее окончание — знал, что случится во второй и третьей частях.

18. Как вы ее писали? Долго ли? Много ли было черновиков? В каком состоянии вы находились, когда записывали ее?

- Первая часть была написана вручную, по ходу событий «кино». Последние части я печатал на машинке, тоже с огромной скоростью, почти без правок. Я выбросил все черновики и оставил только окончательный вариант.

Я влюбился в маленького Джонатана, когда увидел, как он летает. Мне знакомы были его страхи и надежды, стремление узнать, кто же он на самом деле.  Мне близок его дух — как тогда,  так и сейчас, и я изо всех сил стараюсь лететь в том же направлении, что и он.

19. Расскажите, пожалуйста, насколько трудно было издать ее? История, описанная в романе «Мост через вечность» — это о вас? Повесть, благодаря которой герой разбогател, — это «Чайка»?

- Я отсылал рукопись на рассмотрение восемнадцать раз и восемнадцать раз получал отказ от издателей (один даже написал от руки «О дорогой, нет!»). Я даже не знаю, сколько еще раз мой агент ее отсылал, но продать тоже не смог. Он вернул мне рукопись с припиской, что у него ничего не получилось, и в этот же день пришло письмо от редактора из Нью-Йорка. Он спрашивал, нет ли у меня истории, которая не находится на рассмотрении в других издательствах…

Да, «Мост через вечность» написан двадцать пять лет назад и рассказывает обо мне и моей бывшей жене.

20. Одного из ваших детей тоже зовут Джонатан…

- Это верно.

21. Эта история станет близка любому человеку, который чувствует себя чужим среди своих. Именно поэтому она стала так безумно популярна. Вы согласны с этим моим высказыванием?

- Нет, хотя, возможно, вы и правы.  Каждый читатель может найти свой собственный смысл в «Чайке…». Думаю, что книга дает лишь план трудной, но счастливой жизни, о которой я говорил выше. Джонатан нашел себе занятие по душе, шел к нему, невзирая на насмешки и неприятие, он овладел этим мастерством и познал смысл, скрытый за ним. Он поделился своими знаниями с теми, кто хотел.

22. В России, особенно в те годы, когда «Чайка…» была напечатана, повесть была более чем актуальна. Что такое советский строй, вы знаете. Все мы были под гнетом. Более того — я бы даже сказала, «Чайка» стала для СССР подпольным душевным гимном в большей степени, чем в других странах — именно из-за политики. Вы согласны?

- Я не знал, что читатели в России были знакомы с книгой, пока не получил копию самиздатовского перевода. Я до сих пор с трудом представляю, насколько это было важно  в те мрачные времена.  В Китае Чайку Джонатана провозгласили врагом народа.  Иногда я думаю, как храбро вели себя те  немногие люди, которые  стояли за правду о свободе, когда правительство искало повод обличить их во лжи!

23. Что вы знаете о том, как «Чайку» воспринимали тогда в СССР?

- Нередко писатель последним узнает, какое впечатление на читателей произвели его идеи. Я не исключение.  Несколько человек говорили мне, что эта история оказала на них сильное влияние. Не так много, не больше, чем я должен знать. У Джонатана с читателями свой особый личный диалог, и я не часть его.

24. Сегодня, когда политика вроде как не настолько давит на людей, как раньше, «Чайка по имени…» страшно популярна именно у подростков. Подростки всегда ощущают себя отделенными от общества. Это тот возраст, когда человек еще способен стремиться летать… Представьте, если бы вы приехали в Россию и у вас здесь была бы встреча с читателями, на которую пришли бы одни подростки. Что бы вы им сказали? О себе, о «Чайке», о жизни?

- Я бы сделал то же, что и большинство людей: слушал их мысли и набирался от них идей, по возможности отвечал бы на их вопросы  и оставил бы их решения им, каждому конкретному человечку.

25. Вы знали, что после «Чайки» будете продолжать писать книги? А если бы она не получила такого успеха?                         

- Я рано понял, что по своему характеру я не способен занимать какую-либо должность, поэтому решил стать писателем.  У меня нет иллюзий относительно того, что я более чем простой американский автор, но у  которого есть маленькая семья читателей, поэтому я буду продолжать писать. 

Полагаю, что не все купят «Гипноз для Марии» и многим будет все равно, вышла она или нет. Думаю, то же случится и с восхитительным романом Сабрины «Ред Делишес», недавно вышедшим в России. И не имеет значения, как хорошо он написан и что эта история пережита миллионами женщин по всему миру.

Каждая книга будет найдена только тем читателем, кто действительно нуждается в этих идеях и чья жизнь отражена именно в этой книге. Это имеет значение только для того читателя, чье сердце  было задето, — для тех, кто нуждался в этом.

26. А сами Вы считаете «Чайку» лучшей Вашей книгой или нет?

- Прошло много лет, прежде чем я понял, что «хорошо» — это то, что делает нас счастливыми. Вы спрашиваете: Чайка Джонатан делает меня самым счастливым?  Я люблю все свои книги, среди них нет ни одной, которая заставила бы меня жалеть о том, что я ее написал.  Думаю, больше всего я привязан к неудачникам — пяти книгам «Хроники Хорьков», которые прочли немногие. Если бы я мог построить новый мир на основе определенных принципов,  я бы строил его по законам из этих пяти коротких историй.  И все-таки эти книги любят дети.

27. После того как «Чайка…» стала культовой повестью, появилось не только множество подражаний, но и пародий, причем довольно жестких — нечто вроде «Jonathan Segal Chicken» или «Jonathan Livingston Trafalgar Square Pigeon». Знаете ли вы про эти книги? Обидели ли они вас — или, возможно, рассмешили? Были ли еще какие-то пародии? А были ли подражатели, которых вы могли бы назвать достойными? И есть ли смысл вообще в подражаниях вашему творчеству?

- Полагаю, что писать пародии присуще тем, кто находит идеи Джонатана глупыми, тем, кто считает: если историю прочли миллионы, должно же быть в ней что-то тупое. Я убежден, что пародисты вольны в своих поступках и могут говорить всё, что им вздумается и потешаться над всем, чем хотят. Тем не менее, стремясь жить по возможности согласно идеям Джонатана, я осознал, что история скорее вдохновляющая и практичная, а вовсе не глупая. Мне нравится тот выбор, какой я делаю, пародистам нравится их.  Что же здесь менять?

28. Что заставляет вас начать писать тот или иной роман?

- За исключением Джонатана, все начинается с пришедшей мне в голову причудливой мысли, которую я изо всех сил стараюсь игнорировать.  Через некоторое время, если я понимаю, что мне не удается больше увильнуть от того, что я должен сказать, я иду за карандашом. 

29. Как вы относитесь к своей популярности?

- Не думаю, что я очень популярен. Широко известны Лев Толстой, Стивен Кинг, Даниела Стилл. Я могу поехать куда угодно, и меня никогда не узнают. Лишь изредка я встречаю человека, которому моя фамилия кажется знакомой.  Слава Богу, что я не настолько популярен и могу жить спокойно, как все остальные.

30. Ваша новая книга — «Гипноз для Марии». Это замечательная идея: чтобы стать счастливым, достаточно сменить установку. Но на это всегда есть возражение: есть обстоятельства, которые доказывают, что не все в мире — просто установка и не более. Обстоятельства, которые не зависят от нас. Что делать с этими обстоятельствами, которые не позволяют сменить установку и стать счастливым? Вы пишете о смертельной болезни, которая для вдумчивой жертвы является не более чем убеждением. Но сколько людей умерли от смертельных болезней, совершенно не желая умирать и считая свою болезнь как раз не более чем убеждением.       

- Я совершенно не согласен с тем, что книга «Гипноз для Марии» предлагает: если хочешь стать счастливым, просто смени установку. Хотя на определенном уровне, вероятно, это так и есть. Я думаю, книга рассказывает о том, что мы живем в мире, который просто осаждает нас предложениями с первого нашего дня — буквально гипнотизируя нас. Мы воспринимаем правду такой, как воспринимают ее большинство других людей,  принимая позицию, будто у нас нет выбора и мы ничего не значим.

Полагаю, что книга показывает способ, как разгипнотизировать себя, если хочешь, и когда это удастся, нас ожидают поразительные изменения.   Я даже сам немного разгипнотизировался, и я знаю многих других, кому это тоже удалось.  Думаю, что любой может пересмотреть свои уставовки и принципы, и увидеть, как изменяется вокруг мир, который ранее казался таким суровым.

Надеюсь, конечно, что книга расскажет об этом более занимательно, чем я сейчас.

31. У вас есть любимые писатели? Кто они?   

- Рэй Брэдбери, Антуан де Сент-Экзюпери, Невил Шют, Сабрина Бах.

32. Вы читали русскую литературу? Что именно? Какое впечатление она на вас произвела?                  

- Не много — «Война и Мир», «Один день из жизни Ивана Денисовича».  Что можно сказать об этих книгах, которые обладают таким мощним магнетизмом, делающим героев незабываемыми, тогда как других забываешь сразу же после прочтения?

33. Вас часто сравнивают с Сент-Экзюпери. Как вы к этому относитесь?

- Думаю, что такое сравнение совершенно не верно. Так случилось, что мы оба  писатели, очарованные полетами и какими-то мыслями. Вот и все, что у нас есть общего. Сент-Экзюпери вел совершенно  другой образ жизни, дикий и беспорядочный, летал на хрупких самолетах с плохим двигателем над вражеской территорией и бурными морями. Он был националист и боролся за определенные политические результаты для своей страны. Я другой. Мои мысли не имеют ни национальности, ни границ, ни правительств.  Я создаю истории вокруг идей, которые цепляют меня как человека.  Я пишу для себя и тех читателей, которые разделяют мою необычную точку зрения. А еще — он был настоящим магом, тогда как мои неловкие попытки на этом поприще закончились неудачей.

34. «Книги рождаются после многих лет мучительных размышлений над идеями, это выкуп, который ты платишь за право возвратить свою прожитую жизнь из небытия». Это позиция, достойная максимального уважения. А что вы думаете о писателях, которые выдают по три книги в год, о коммерческой литературе, существующей только ради зарабатывания денег?    

- Ни один писатель не может выжить в этом ремесле, если не отвечает потребностям своих читателей. Я глубоко уважаю тех, кто пишет книги,  которые из года в год увлекают огромное число людей.  Являюсь я таковым или нет, но я принадлежу к семье тех, кому нравится, что их книги именно такие… Писатели отдают свой дар видения  читателям, восхищая их образами, которые словно прыгают со страниц.

35. Что такое литература вообще? Для чего она нужна, как вы считаете?

- Полагаю, что литература является в высшей степени человеческим волшебством, великим даром, которым не обладают другие живые существа.  Вы вручаете мне пачку страниц, исписанных чернилами, пронизанных образами, — и исчезаете. В вашем отсутствии, просматривая написанное, неизвестные страны оживают передо мной, и люди, которых я никогда не видел, существа с их мыслями и идеями, воодушевляют меня  как человека. Как восхитительна эта магия — от простой литературы до самой сложной, очаровывающей своей глубиной.

36. Мистер Бах, Ваши книги настолько мудры, что, кажется, достаточно посоветоваться с вами о чем-либо, — и вы дадите самый мудрый совет. Скажите, вы ощущаете себя мудрым в реальной жизни?

- Спасибо… Лесть дает вам возможность отправиться со мной куда хотите! Хотя вынужден сказать, что Ваши добрые слова неприемлемы для тех, кто убежден, что я глуп и оказываю опасное влияние на умы других. Сегодня я чувствую себя так же, как пятьдесят лет назад: мне нужно многому еще научиться. Возможно, я совершу еще не одну ошибку на своем пути, но в общем я пойму, что у каждого есть значимая цель в жизни, которую мы едва различаем.

37. Вы верите, что человек — не просто бренное телесное создание, что он — воплощение жизни, духа… Что мы способны летать, если захотим… Мы можем управлять своими установками… Знаете, в России есть известная фраза писателя Максима Горького: «Человек создан для счастья, как птица для полета». Об этом задумывались многие умы человечества. Но о каких полетах, о каком счастье может идти речь, если большая часть населения моей страны, России, встает затемно и отправляется в офис на автобусе и на метро, работает весь день, возвращается домой, готовит, ест, убирает и ложится спать, и на следующий день то же самое, а за окном всегда серо и холодно? Единственное, что доступно, это прочитать вашу книгу о том, что можно сменить установку, вздохнуть — и продолжить вертеться в том же колесе. Что вы думаете об этом?

- Все то же самое происходит и в Америке или любой другой стране (сегодня за моим окном холодно и серо, вчера был такой же день). Оставляю возможность принимать решения самим людям.  Для меня важно то, не  какую жизнь выбирают  другие люди, а какую жизнь выбираю для себя я. Я тоже пережил не лучшие времена, когда мне приходилось ездить на работу в метро на Манхэттен, а потом успевать на последний поезд назад.

Внешне казалось, что моя жизнь ничем не отличается от жизни других. Внутри себя я понимал, что, хотя и выбрал такую жизнь, это не то, чего мне хочется, и думал, как это можно изменить. Я абсолютно уверен: как только я понял, что работа в городе не для меня, откинул мысль, будто Манхэттен —  мое будущее, я принял решение, которое зачеркнуло то будущее и  дало мне такую жизнь, как сегодня.

То решение привело меня к определенным трудностям, но в конце концов я научился выживать без города, без постоянной работы, и день за днем становился таким человеком, каким надеялся стать.  Мне говорили «Одумайся!  Не каждый может стать пилотом, Ричард!  Не каждый может быть писателем!» Однако я усвоил: действительно не каждый может это сделать. А абсолютно любой!  И я сделал выбор стать этим любым, кто смог, я заплатил за это неприятием и бедностью, думая, как мне прожить следующую неделю.  Я занимался краткосрочной работой, когда  ни один мой рассказ не продавался. Но как-то же удалось выжить. Такой же путь прошли миллионы других, кто нашел важную для них цель и стремился к ее осуществлению изо всех сил.  Мы идем через долину призрака смерти, но ведь мы не должны там поселиться.

38. Смысл жизни — в самой жизни… Вы с этим согласны? Почему?  

- Вы имеете в виду, что радость жизни заключается в ее проживании? Я согласен с этим, но только частично. Намного интереснее заниматься ее планированием: каким должен быть твой шаг сегодня, что нового можно сделать завтра? И вообще, нужно обладать определенной смелостью, чтобы совершать поступки, которые правильны для тебя, и наблюдать за осуществлением желаний… Вот это удовольствие, это уж точно!

39. Мистер Бах, как складывается сейчас ваш обычный, типичный день? Вы встаете, завтракаете, садитесь писать… Или?..

- Иногда мне хочется иметь типичный день. Но каждый день — разный.  Иногда я вообще не пишу, в некоторые дни этим только и занимаюсь. Когда заканчиваю — иду летать.

 40. Вы очень негативно относитесь к курению и, как я понимаю, к алкоголю. Почему это кажется вам таким страшным? Особенно мне интересно про сигареты. «Женщина, за которой тянется шлейф из дыма и пепла…» Эта идея высказана во многих ваших произведениях, но ПОЧЕМУ вы настолько это ненавидите?

- Подождите, это вы еще не слышали, что я думаю о медицине! 

В общем-то, я не особо заморачиваюсь относительно зависимости или веры в то, что какие-то внешние факторы могут дать нам мир и счастье, которые мы не можем найти внутри себя. Мне, конечно, не нравилось смотреть, как некоторые мои хорошие друзья становились невменяемыми от выпитого алкоголя или вели себя так, словно это стильно — затянуться папироской с наркотиком. Мне не нравилось наблюдать, как их светлые идеи превращались в прах от вредных привычек. Со временем я отошел от них и примкнул к тем, чья способность выражать себя оттачивается изо дня в день.

Конечно, каждый волен делать что хочет,  но ведь я не обязан  стоять рядом и за всем этим наблюдать.

41.  Что вы видите сейчас из окна вашего дома?

- Прямо сейчас? Туман. Дождь. Нечеткие очертания деревьев. И ни одного самолета.

42. Мистер Бах, назовите три самые красивые вещи (явления, предметы) на свете?  

- Самые красивые?  Понимание того, что мы намного больше, чем нам кажется; что мы обладаем силой, которая выходит за пределы нашего понимания; что мир вокруг нас — всего лишь школа, в которую мы ходим,  место, где мы можем опробовать свои навыки  стать более хорошим человеком. Это мне нравится даже больше, чем летать!

Спасибо еще раз, Вера, за ваши вопросы!