Карлос Кастанеда никогда особо не претендовал на роль мыслителя-философа, излагающего свои домыслы. Себя он предпочитал преподносить учёным-антропологом, чья задача – не выдумывать что-либо от себя, а просто собирать, извлекать, классифицировать и передавать полученную информацию, быть вестником. Свои книги он представлял как «репортаж с места событий».



Можно, конечно, считать, что весть не зависит от вестника, дескать и самый невзрачный вестник может принести великую весть, самый порочный – благую. С этой точки зрения не имеет смысла обсуждать личность вестника, его поступки.

Но разве вестник не влияет на весть? Он может упустить часть вести (не счесть важным или просто забыть, а то и умолчать сознательно), добавить что-либо от себя или исказить весть. А то и просто оказаться вестником без вести. Самозванцем, преследующим личные интересы, или безумцем, играющим вестника в своём воображении. Тогда не просто часть, вся весть оказывается выдумкой.

Невелика беда? Как сказать. Книжки-то непростые. В силу необычности взглядов на мир и возможности человека, в силу яркости описания они могут стать «руководством к действию», «путеводителем по жизни». А жизнь – не компьютерная игра, не сохранишь, чтобы «в случае чаво» вернуться.

Я имею в виду сейчас не тех недоумков, что, прочитав первые две книги Кастанеды, начинают лихорадочно разыскивать «траву дьявола», «грибочки», «бешеный кактус» (сам когда-то таким был). Я о том, что «претворение в жизнь заветов Карлоса» требует жертв: сил, времени, отношений с людьми. Стоит ли, если всё это ложь, красивая выдумка?

Такова немалая цена вопроса.

Понятно, что нас не будут интересовать такие детали личной жизни вестника, как место и время рождения, кто были его отец и мать. К тому же и сам Кастанеда признавал, что постоянно говорил неправду об этом с целью «стирания личной истории».

Не стоит также доверять многочисленным посредникам: «соратникам», «ученикам» и толкователям Кастанеды. Даже его «мистическим жёнам» вроде Эйми Уоллес. Обратимся непосредственно к его словам: книгам, статьям и интервью.

Каким Карлос Кастанеда сам описывает себя?

Наиболее часто упоминаемая им собственная реакция в стрессовых условиях – злость («взбесился», «пришёл в ярость»). Он бросает от злости камни по кустам, бьёт по предметам, топает ногами, вопит во весь голос. Вывести его из себя может любая мелочь. Предоставим слово ему самому: «Моё желание навязывать свою волю распространялось на всё на свете. Я не делал ни для кого исключения: кто бы ни был рядом со мной, он был здесь для того, чтобы я владел им и лепил из него, что хочу» (Активная сторона бесконечности). Перед нами описание человека с непомерно развитым стремлением к лидерству, агрессивного, импульсивного, с чрезмерными эмоциональными реакциями.

С другой стороны, он явно не относился к людям замкнутым и необщительным. Более того, по его собственному признанию, он не мог долго находиться в одиночестве, хранить секреты, держать что-либо в себе. Ему нужна была публика, аудитория для его спектаклей. Итак к перечисленным чертам добавляем демонстративность.

Он также был не в состоянии длительно сосредоточиться на чём-либо, его настроение быстро менялось в широком диапазоне – от эйфории до глубокой подавленности с мыслями о самоубийстве. Добавляем в имеющийся коктейль эмоциональную подвижность и неустойчивость.

И вот мы получаем портрет личности с выраженными (на грани социальной приемлемости) истеро-возбудимыми чертами. Отметим, что такие люди при необходимости могут быть обаятельными и артистичными (особенно в сочетании с умом и образованностью), но недолго. По словам самого Карлоса, его таинственный учитель, индейский колдун Хуан Матус оценил его беспощадно: «Твоя способность потакать своим слабостям безгранична, но хуже всего то, что у тебя слишком преувеличенное представление о себе, чтобы ты мог от них избавиться. Могу сказать, что меня начинает тошнить от одного твоего присутствия» (Сила безмолвия). Отметим, что дон Хуан не сам выбрал себе такого ученика. Что ТОЛЬКО к Карлосу он был вынужден применять столь жёсткие меры, как использование галлюциногенных растений.

Теперь предпримем второй шаг: обратимся к тому, КАК написаны книги Кастанеды.

Первые три книги: Учение дона Хуана (1968), Отделённая реальность (1971) и Путешествие в Ихтлан (1971) – изобилуют точными датами и мелкими деталями описания, даже шероховатости и кажущиеся противоречия позволяют сцепляться отдельным кускам повествования в единое целое. Кроме того, имеется одна особенность: каждый из персонажей, включая самого Карлоса, говорит своим языком, непохожим на язык остальных. Этого не могут сгладить даже неудачные переводы. Либо Карлос Кастанеда – гениальный писатель, либо… дон Хуан всё-таки существовал.

Против первого отчасти говорит характер интервью Кастанеды в тот период: он практически не сообщает в них ничего принципиально нового, просто повторяя описанное в книгах. Никаких «затравок на будущее», рекламы ещё не написанных книг. И это гениальный писатель с буйной фантазией?

С другой стороны, в нескольких интервью присутствует рассказ о том, как дон Хуан заставил Карлоса бросить курить, но в книги так и не попадает. Писатели, вынужденные выдумывать, как правило, бережно относятся к «материалу». Особенно на столь «актуальную» тему. Но для Кастанеды это, судя по всему, не имеет значения. Он и сам упоминает о том, что вынужден опускать многое.

Отметим, что эти три книги написаны до «ухода» Хуана Матуса.

Попробуем подвести итоги. Закрадывается подозрение: а не существовал ли действительно Хуан Матус (естественно, под другим именем), от которого Кастанеда и получил свою весть. Под жёстким давлением безжалостного и безупречного учителя даже такая неуправляемая личность, как Карлос, вынуждена стараться вести себя (в том числе, писать книги) безупречно. И верить его первым книгам можно.

Против этого выдвигались многие возражения. Перечислю лишь самые «сильные» из них.

Карлос Кастанеда не предоставил учёному миру ни листка из своих полевых заметок, на основе которых якобы написаны его книги. Странное возражение. Неужели Кастанеда не мог сфальсифицировать эти заметки, небрежно и наскоро набросав их? Конечно, мог. За его отказом их показывать скорее всего скрывается принцип дона Хуана «не оставлять следов» в рамках «стирания личной истории». Никого не удивляет, что Кастанеда не фотографируется, не записывается на магнитофон, так что же удивительного в отказе передать кому-либо записи, сделанные СВОЕЙ РУКОЙ? К тому же приёмный сын Кастанеды однозначно высказался, что полевые заметки были и их было много.

Другое возражение заключается в том, что дон Хуан использует чисто английские речевые обороты типа «побежал как сукин сын», в то время как Кастанеда постоянно отмечает, что беседовали они на испанском языке. Ещё более странное возражение – подозревать латиноамериканца (а это ни у кого не вызывает сомнений, неясна только конкретная страна) в плохом знании испанского. Кстати, по свидетельствам очевидцев, Кастанеда прекрасно владел и бразильским говором португальского. Скорее уж можно предположить, что Карлос слишком хорошо перевёл – неважно слова дона Хуана или свой вымысел – на американский вариант английского языка.

Лично у меня вызывает сомнения только одно место, а именно – описание Кастанедой процедуры «ясновидения» (Учение дона Хуана), когда он в ТЕМНОТЕ зашил ящерице ВЕКИ, используя шип чойи как иглу и волокно агавы как нить! Это круто!

Если теперь мы обратимся к четвёртой (Сказки о силе, 1974) и пятой (Второе кольцо силы, 1977) книгам Кастанеды, то первое, что бросится в глаза – это исчезновение датировки событий. Кастанеда начинает отходить от провозглашённого им же принципа точного репортажа.

По словам Кастанеды, несколько лет после расставания с доном Хуаном он провёл в растерянности. Возможно, это сказалось на книгах, написанных в это время. Что должно заставить нас немножечко насторожиться, читая эти книги.

Однако значительные изменения его манера письма претерпевает, начиная с шестой книги (Дар Орла, 1983). Исчезают детали в описании событий. Бо́льшая часть книги (как и все последующие) – это не описание событий ПОСЛЕ ухода дона Хуана, а воспоминания о том, что было ДО ухода, но в изменённом состоянии сознания. Сам Кастанеда объясняет это трудностью запоминания деталей в таком состоянии. Изменяется и манера речи дона Хуана – она становится более «академической», то есть близкой к речи Кастанеды.

На основании собственного опыта изменённых состояний сознания (в том числе, сна или алкогольного опьянения), а также со слов своих знакомых, высказываю предположение, что вспоминание этих состояний скорее напоминает выдумывание, умственную реконструкцию. Причём по мере этого «выдумывания» картинка событий становится всё ярче, пока сам не начинаешь верить, что так оно и было. Стоит ли верить полученной реконструкции? Сколько в ней выдуманного?

Интересно отметить, что перед выходом шестой книги Кастанеда в одном из интервью упоминает, что теперь он проходит обучение у женщины-мага Флоринды Матус, специально задержавшейся для завершения его обучения. На основании описания этой дамы Кастанедой (Дар Орла), а также его «соратницей» Флориндой Доннер (Сон ведьмы, 1988 и Жизнь в сновидении, 1991) у меня сложилось представление о ней, как о весьма взбалмошной, нетерпеливой и эмоциональной особе. Да и задержалась она в «нашем мире» не столько из-за Карлоса, сколько из личных эмоциональных соображений. Позднее Кастанеда отметит, что отряд Хуана Матуса постигла неудача при попытке уйти из этого мира в неописуемую «нирвану» третьего внимания (что это такое не знаю и даже не буду строить домыслов). Можно предположить, что одной из причин этой неудачи было своевольное поведение Флоринды Матус (и ещё одной «колдуньи» Зулейки).

Если верить Кастанеде, после ухода дона Хуана он пытался следовать его учению. Насколько у него это получалось становится немного понятным из беседы с ла Гордой – ещё одной ученицей дона Хуана. «Я сказал ей, что дон Хуан не чуждался женщин и не был затворником, я знаю это наверняка и нахожу это великолепным… – Тебе бы хотелось, чтобы он походил на тебя, не так ли? – спросила она с издёвкой, – Он был безупречным воином» (Дар Орла). Можно предположить, что Карлос всегда был не прочь весело провести время. Да он и сам отмечал, что целью его жизни были «поиски любви» (Сила безмолвия).

И тут появляется Флоринда Матус, личность во многом похожая на самого Кастанеду. Воздействие такого рода «учительницы» – сколь бы жёстким и неприятным оно ни представлялось Карлосу – не могло не привести к росту его собственной взбалмошности. В психотерапии давно уже бытует мнение, что эффективность воздействия зависит не столько от его интенсивности и используемых приёмов, сколько от личности психотерапевта.

Да и детей в семье больше воспитывает поведение родителей (личный пример), а не их (родителей) сознательные попытки воздействия, «педагогичные» или не очень.

Итак, можно с большой вероятностью допустить, что «учительство» Флоринды Матус имело следствием рост «полёта фантазии» Карлоса в его шестой-восьмой книгах. Соответственно, описание реальных событий в них перемешано с вымыслом.

К моменту выхода восьмой книги (Сила безмолвия, 1987), судя по отрывочным сведениям из интервью Кастанеды и его соратниц, произошли два события. Взбунтовавшись против Карлоса, погибла ла Горда (столь точно и язвительно его оценивавшая). Чего она не вынесла? Может быть, непомерного тщеславия и самодурства Кастанеды, еще более возросших под влиянием Флоринды Матус? Опасность пребывания рядом с Карлосом отмечали все «старые» ученики Хуана Матуса, когда-то предназначавшиеся ему в соратники (Второе кольцо силы, Дар Орла).

После этого в припадке ярости уходит и «учительница» Карлоса.

Оставшись «за главного», Карлос Кастанеда, уже никем не сдерживаемый, пишет ещё четыре книги. Они настолько резко отличаются по стилю от предыдущих, что некоторые из моих приятелей сочли их подделками, написанными кем-то другим. Вполне допустимое предположение, особенно с учётом появившейся позднее явной подделки «Отшельник».

Мне всё же кажется, что эти книги написаны Кастанедой, хотя и сильно изменившимся. Просто бурно продолжился намечавшийся рост тщеславия и «полёта фантазии». Эти книги практически полностью лишены пространственных и временных подробностей, даже соратники дона Хуана, о которых ранее Карлос упоминал с уважением, становятся безымянными статистами. События, описываемые в этих книгах приобретают фантастически-гротескный характер. Речь дона Хуана становится вообще неотличимой от суконно-псевдонаучного языка Карлоса. Но главное – на первый план выходят подвиги Карлоса. Во втором внимании (Искусство сновидения, 1993): «Я посещаю легендарный мир теней», «Я спасаю маленькую девочку – лазутчика из другого мира», «Я гордо отрекаюсь от даров таинственного мага, на что до меня никто не осмеливался». В первом внимании (Активная сторона бесконечности, 1997): «Я лучше всех играю на бильярде», «Я ловлю кондора», «Я смело спускаюсь по подземной реке». Последняя книга Кастанеды (Колесо времени, 1998) – вообще апофеоз самолюбования – сборник цитат («исполненных силы») из собственных книг.

Меняется и характер интервью Кастанеды, они становятся бессвязными и полны охаивания всех и вся. Типичный пример – отношение Кастанеды к группе учеников-индейцев, первоначально предназначавшихся доном Хуаном в соратники Карлосу. Если до этого периода он отзывается о них с уважением и интересом, то теперь они становятся самовлюблённым сбродом. Интересно одно – как этот самовлюблённый сброд умудрился (по словам самого Кастанеды) уйти вслед за доном Хуаном? Самому Карлосу эта задача, судя по всему, оказалась не по силам. Да он и сам признавал, что потерпел неудачу.

Одновременно с этим Кастанеда начинает бурно выступать с лекциями, семинарами. Он и раньше этим занимался, но в гораздо меньших размерах и не за такие деньги. Он проводит практические занятия, создаёт фирмы и фирмочки, торгует сувенирами, видеокассетами и «магическими приспособлениями».

Вывод: последние книги Кастанеды не вызывают доверия как весть.

Можно, конечно, вслед за Норбертом Классеном считать это «магическим театром бесконечности». А можно вслед за Уильямом Оккамом не изобретать сущностей без необходимости.


Источник:
Сказки о Силе