В издательстве «Золотое сечение» в 2011 году вышла книга В. Лебедько, Е. Найденова «Магический Театр. Введение в метод»

ISBN: 978-5-91078-157-7
Издательство "Золотое сечение"
Год издания: 2011
Количество страниц: 288
Тираж: 1000
Формат: 60х90/16

О книге:
Магический Театр – уникальный метод, рожденный Владиславом Лебедько в 1992 году, дающий шанс окунуться в переживание таинств души – является важным элементом работы человека на пути самопознания, индивидуации и реализации своего потенциала. Является также мощным методом краткосрочной глубинной психотерапии. Магический Театр – это не психодрама и не «расстановки», это действительно Магический и действительно Театр, где Вы сможете стать актером, режиссером и зрителем мистерии Вашей судьбы. Здесь исследуются и проживаются архетипические сюжеты; здесь происходит таинство превращения внутреннего мира во внешний и обратно с помощью «Зеркала»; Исцеление и трансформация, развязывание кармических узлов, встреча с архетипами и богами, алхимическими потоками, арканными субстанциями; Осознание и преображение фигур Игры Вашей жизни, Импровизация, смех и слезы, прикосновение к Настоящему...

Купить книгу на Озоне

Приводим отрывки из книги...

Глава 1
Первое знакомство с Магическим Театром.
История его возникновения и развития

(Эта глава написана В. Лебедько)

Мой Магический Театр появился на свет в январе 1992 года.
А началось все с детства. Пожалуй, одно из первых сознательных воспоминаний детства связано с осознанным сновидением. У многих детей, осознанное сновидение – отнюдь не редкое явление, хотя, вырастая, большинство забывает об этом. А у меня, где-то в возрасте трех лет стали очень часто случаться сны, в которых я просыпался внутри сна и начинал понимать, что я сплю. Длилась такая ситуация достаточно долго: с трех до пяти лет я очень часто попадал в осознанное сновидение, потом это стало случаться все реже, хотя лет до двенадцати отдельные случаи происходили. Это потом уже, занимаясь практикой внутренней работы, годам к двадцати пяти – тридцати я стал сознательно обращаться к теме осознанного сновидения. Так вот, если вернуться к периоду трех – пяти лет, то именно тогда впервые проявились два мотива, которые и стали движущей силой для внутренней работы. Это были, на первый взгляд, совершенно противоположные мотивы: страх и интерес. Страх перед Неизвестным и благоговейный, трепетный интерес к Неизвестному. Эти два состояния сопровождали меня очень долго, можно сказать, до сих пор. Интерес направлял меня к Неизвестному самым непосредственным образом. Но, чем больше я входил в Неизвестное, тем сильнее становился страх. Страх, в свою очередь, послужил толчком для внутренней работы опосредованно – превратившись в проблему. Я стал искать пути избавления от страха или преодоления его, что привело к необходимости заниматься различными психотехниками, анализом своей личности. Через это я пришел к психологии.

Следующий фрагмент, который всплывает в памяти, тоже относится к возрасту трех-четырех лет. Дело было летом в Репино. Как то я с дедушкой шел к морю и по улице проехала очень интересная машина: с разными шлангами, ведрами, приспособлениями какими-то. Я спросил, кто это поехал. Дед ответил, что это ассенизатор. Естественно, у меня, как у юного любителя техники появилась навязчивая мечта стать ассенизатором, когда я вырасту. О чем я всем и говорил тогда. Взрослые удивлялись. А я вот вырос и эту самую мечту в метафорической форме осуществляю… Детской мечте я остался верен…
Среди воспоминаний раннего детства – частые эпизоды связанные с небом. Я очень любил смотреть на небо, и почти растворялся в нем. И всякий раз, когда растворение вот-вот должно было произойти, я опять таки пугался исчезнуть в нем и даже упасть в небо. То есть, возникало совершенно отчетливое ощущение, что все переворачивается вверх ногами и я вот-вот буквально упаду в небо. Я хватался за траву, вскакивал на ноги и пугался. Это опять проявление двух ведущих противоречивых мотивов – страха и захватывающего интереса… Опять «хочу и боюсь».

Дальше вокруг этого «хочу и боюсь» складывались самые разнообразные сюжеты. Вот, например, такой. Я очень рано научился читать. А дома у нас была хорошая библиотека, в том числе с большим количеством старых огромных томов, энциклопедий, специальной литературы – научно-технической и медицинской… Так вот, кроме сказок и детских книжек повадился я в шесть-семь лет читать энциклопедию. И особенно меня интересовали почему-то древние греки. Помню, был период, когда я выискивал именно их, читал о них и наполнялся каким-то чувством, которое сейчас можно обозначить, как нечто мистическое, сюрреалистичное, манящее и пугающее. Я читал про Гераклита, Демокрита, Пифагора, а они были изображены не в виде портретов, как, например, знаменитые деятели более поздних эпох, а в виде скульптурных бюстов с пустыми глазницами, – от них веяло какой-то магией времени, древности, вечности. Тем более, что и в статьях про них говорилось о взглядах на устройство мира, пространства, времени… Это влекло, как что-то грандиозное и непостижимое, но одновременно и страшило.

Через эти вещи я впервые стал задумываться об устройстве мира в самом широком смысле, стал пытаться проникнуть в такие категории, как Время, Вечность, Смерть… Сейчас я могу сказать, что это были стихийные попытки медитативно войти в эти категории. Я очень часто, буквально по несколько раз на дню, делал попытки постигнуть, охватить эти невероятные понятия. Я не мог успокоиться, – так сильно волновали меня эти темы. И, опять же, каждый раз, через несколько минут сосредоточения на этих вещах, меня охватывало ощущение чего-то столь грандиозного, чего-то такого, что мое сознание никак не могло вместить, и возникал острый, леденящий страх, – я покрывался холодным потом. Тем не менее, я снова и снова возвращался к попыткам осознать эти категории и вместить их в себя, хоть это так и не удавалось…

Особенно сильный интерес и страх вызывала тема смерти. Помню эпизод, когда я впервые понял, что когда-нибудь умру, и еще не осознавая глубины этого понимания – мне было четыре года, – забрался под стол и долго горько и безнадежно плакал…
В тот же период впервые возникли вопросы и попытки понять, что такое «я». Что это за «я», где оно размещается, как это так вообще – «я»? Почему именно я родился и вот сейчас живу? Я не в смысле что – Владик или там тело мое, а что-то неназываемое, неуловимое…
Все эти вопросы: о времени, о смерти, о бесконечности, о «я», были и остаются для меня ключевыми до сих пор. Ключевыми и открытыми, хотя ежедневно, – в детстве стихийно, а сейчас сознательно я стараюсь проникнуть в их природу, – не построить теорию, а именно проникнуть в самую суть, в глубину чувственного постижения. Это являлось и является и источником страха и, одновременно, источником благоговейного трепета перед Неведомым, желания его постичь.
И так уж получилось, что страх привлек меня к познанию себя через психологию и психотерапию, а интерес и благоговейный трепет – к мистическому пути познания.

Страх, который был поначалу абстрактным и возникал только в моменты размышлений над понятиями бесконечности и смерти, воплотился в одиннадцать лет в сильное невротическое состояние. Стали возникать необъяснимые ощущения в теле, которых я панически боялся. Возникли совершенно неописуемые состояния и ощущения. Первый такой невротический период был у меня с одиннадцати до двенадцати лет, а второй, более мощный, уже с семнадцати до двадцати трех. И вот, с семнадцати лет начал я изучать и теоретически, и практически психологию и психотерапию. Сначала с чисто прагматической целью – избавиться от мучавших психофизических состояний. Потом уже подключился исследовательский интерес. Опять же, я прочитал все, что мог достать по психологии и психотерапии, – а это происходило в самом начале восьмидесятых, и книг было не так уж много. Уже тогда просачивались какие-то перепечатки по отдельным йогическим техникам, которыми я постепенно начал заниматься, сначала эпизодически, а потом регулярно. Года четыре я занимался по какой-то перепечатке, где излагались идеи нидра-йоги, то есть методике релаксации и погружения в образные миры на грани сна и бодрствования. За время этих занятий я научился достаточно хорошо расслабляться, концентрировать внимание на предлагаемых в программке специальных образах, типа звездного неба, огня, природных ландшафтов, некоторых архетипических символах… Хорошо также получалось свободное путешествие сознания по мирам спонтанно возникающих образов на грани сна и яви.

Начиная с семнадцати лет я погрузился в мир подпольной советской психологии, куда просочился психоанализ и другие иноземные направления. Злые, напряженные пульсы в самых разных частях тела, упорно подогревали нетерпеливое желание разобраться во всех терзавших меня вопросах и недугах, обрести Правду и гармонию. И вот, наконец, желание это сформировалось и стало настолько сильным и однонаправленным, что в орбиту моей жизни стали попадать один за другим люди все более и более уникальные и самобытные (или это я стал попадать в орбиты их жизней, – смотря с какой позиции смотреть). Каждый из них был по-своему замечателен, каждый все более и более разжигал мой интерес к самопознанию, так что я позволю себе потратить некоторое время на небольшие истории про этих людей.

Жора Бурковский был подпольным психоаналитиком (шел 1984-85 год), на квартире у которого в течение года, по два раза в неделю, я погружался в мир своих снов и фантазий, анальных фиксаций, эдипова комплекса и еще очень многого. Воспоминания детства, все что казалось, уже навсегда стерто и забыто, – нахлынули так стремительно, что я чуть не утонул в этом заново раскрывшемся для меня мире. Бурковский пробудил во мне буквально страсть к исследованию внутреннего мира, его лабиринтов и тончайших взаимосвязей. В перерывах между нашими встречами я исписал несколько пухлых тетрадей воспоминаниями и попытками установить между ними связь; большое количество бумаги было изведено на картинки с изображениями снов, в обилии посещавших меня в тот период.

Это не был классический психоанализ. Я не лежал на кушетке, – мы сидели на диване, было только условие, чтобы я не поворачивался к Жоре и не смотрел на него. О, сколько было тогда тупиков, преодолений и маленьких побед! Мне нужно было говорить все: и то, что хотелось, и то, что казалось совсем невозможно произнести вслух, – буря самых противоречивых чувств разливалась в те дни по маленькой комнате. Сколько раз я давал себе зарок, что больше ноги моей не будет у Георгия Васильевича, но каждый раз, угрюмый и мрачный, заставлял я себя тащиться через силу к назначенному времени. Мне казалось, что Бурковский раздевал меня всякий раз донага, доставал из меня все возможные и невозможные грехи и грешки и тихонько себе потешался над бедным пациентом. Но Жора был поистине безупречен. Я не знаю, где он учился, слышал только, что несколько месяцев он стажировался в Венгрии. Он был первым, в ком я увидел пример Созерцающего Свидетеля. Не знаю и не берусь судить, что происходило у него внутри, но внешне он всегда, во все время нашего общения был безупречно спокоен и, как мне кажется, не просто отстранен, как учат психоаналитические трактаты, а постоянно и ровно позитивен.
Это был, слава Богу, не классический психоанализ с игрой в интерпретации, переносы и тому подобное, – все эти формы, конечно, присутствовали, но за ними стояло главное, то главное, что теряют обычные психоаналитики, закопавшиеся по уши в бессмысленной (на мой взгляд) игре в символы и схемы. Это главное – уроки мотивации; уроки отношения к жизни, как к удивительному путешествию, где не самым важным является то, комфортно тебе или не очень; уроки, позволившие отойти от позиции «сделайте со мной что-нибудь». И возможно получилось так потому, что хотя внешне Жора был для меня, как и подобает психоаналитику – загадочной личностью, интуитивно я чувствовал, что ему самому интересны не столько символы и психоаналитические концепции, сколько сама Жизнь. Так что, знал он сам о том или нет, но, по сути, учил он меня исследовать Жизнь, только думали мы при этом, что психоанализом занимаемся…

После мы встречались еще пару раз, уже через несколько лет. Помню, как в 1991 году, когда я учился на психолога в Университете, я приехал в Бехтеревку (Психоневрологический институт им. Бехтерева) на какой-то семинар. Жора работал в Бехтеревке, мы не виделись уже лет пять, и я решил перед семинаром зайти к нему на отделение. Я был переполнен восторженной гордостью, предвкушая его реакцию на то, что я стал психологом. – «Ну, вот мы и коллеги», – протягивая руку, сказал я нарочито небрежно, стараясь не показать никаких эмоций. Жора как-то очень внимательно посмотрел на меня поверх очков, затем тихо и совершенно серьезно произнес: – «Вот сейчас позвольте действительно выразить вам свое сочувствие, которое гораздо больше теперь, чем когда вы были пациентом и мучались какими-то там надуманными проблемами». Понадобилось года три, чтобы осознать глубину этой фразы, хотя и тогда, признаюсь, она меня озадачила, и я даже не нашелся, что и сказать для продолжения беседы.

С Бурковским у нас была договоренность, что вместе мы работаем ровно девять месяцев. По окончании этого срока я спросил, нет ли каких-нибудь групп, где люди занимались бы чем-то похожим на психоанализ, но не по одному, а вместе. Он посоветовал мне обратиться к Александру Эткинду – молодому психологу, набиравшему как раз в то время какую-то группу. Через три или четыре месяца я уже постигал, под его руководством, групповые процессы и их отражение в моем сознании. Эткинд был тогда выразителем революционных, по отношению к «застойной» советской психологии, взглядов. Это, по слухам, послужило поводом для каких-то скандалов в Бехтеревском институте, где он, как и Бурковский работал и откуда, после этих скандалов его не то уволили, не то он сам ушел. Не знаю, как там было на самом деле, но слухи такие ходили. Сейчас Эткинд – солидный ученый, авторитет в области психоанализа и психоаналитической философии, я не знаю, – сохранил ли он те качества энтузиазма и подвижничества, которые мы – участники его группы в 1986 году чувствовали, и чем, в частности я от него заразился.

Если попытаться описать то, чему я у него научился в двух словах, – то, во-первых, – это некое настроение неуспокоенности, пробуждающее жажду поиска и действия, а во-вторых – осознание, что кроме меня самого никто и никогда за меня ничего не решит (это трудно переоценить, – иллюзия, что кто-то за тебя должен что-то сделать или что все должно произойти само собой, неким чудесным образом, – одна из самых стойких человеческих бед). Научение это, как и в случае с Бурковским, не было прямым, – по форме мы занимались в психоаналитически ориентированной группе, которая для конспирации называлась «группой общения» при одном из Домов Культуры. В групповом процессе ощущался аромат таинственности и «подпольности» происходящего и это было дополнительным стимулом для вдохновения. Был в нашем взаимодействии еще ряд важных моментов, которые я не буду называть просто потому, что они потребуют длительных и пространных объяснений, в которые мне очень не хочется пускаться.

Скажу лишь о результате: очень многие факторы, сведенные вместе Александром Марковичем (скорее всего – неосознанно, хотя может я и ошибаюсь), и создали почву для «магического» научения тем двум простым и очень важным вещам. Жизнь и я сам стали для меня еще более интересны, причем интересны непосредственно. Обычно человек все равно занимается только этими двумя вещами – Жизнью и собой, но опосредованно – через какой-то вспомогательный интерес, связанный с работой, межличностными взаимоотношениями, в конце концов, через ту же психологию, экстрасенсорику, магию или религию. Проявление непосредственного интереса – редкость; этому невозможно научить при помощи психологических методик, произойти это может только при совмещении определенных факторов, которые не вычислить умом и не выстроить логически. Тем не менее, Бурковский, а за ним и Эткинд сделали это для меня, хотя, может быть и не ставили сознательно таких задач.

Еще двум замечательным людям я обязан повороту моей жизни в совершенно новое русло. И, опять таки, осознавать это я начал не сразу, ведь поворот этот происходил плавно и медленно, в течении нескольких лет. Но основные вехи в моем новом жизненном русле были расставлены как раз при помощи Александра Павловича Марьяненко и Георгия Владимировича Гальдинова.

Работали они совершенно по-разному, непохожими были методы, противоположными были стиль и манеры поведения. Вообще работали они оба очень ярко и самобытно, – я никогда после не встречал ничего похожего. Насколько я понял из намеков Георгия Владимировича, оба они были из одной команды и какими только вопросами в разное время не занимались. Это были исследовательские и образовательные программы, серьезное лечение онкологических и других больных, психотерапия. Георгий Владимирович, на момент нашей с ним встречи, вел какие-то исследования на базе Института Экспериментальной Медицины по изучению паранормальных явлений. Кроме того, у этих людей были потрясающие наработки по вопросам развития личности. Несколько лет (опять же по намекам – они не любили говорить о себе) они работали с космонавтами, разведчиками, и другими, весьма серьезными людьми. Информация по этим вопросам до сих пор засекречена, но тот ее срез, с которым меня знакомил, в основном, Георгий Владимирович, и сейчас производит на меня мощное впечатление, так что, когда кто-то начинает вдохновенно говорить о разных новомодных «грандиозных» психотерапиях, я лишь тихонько улыбаюсь.

Итак, шел 1987 год. За три года, которые были посвящены индивидуальному и групповому психоанализу, я существенно изменился, появилось главное – устремление к самопознанию и самоизменению. Но я, хотя и умудрился к тому времени жениться, оставался этаким домашним – тепличным мальчиком, которому еще очень не хватало многих мужских и человеческих качеств. Это меня удручало, и я пробовал делать какие-то самостоятельные усилия к изменению, которые возможно, так ни к чему бы и не привели, если бы зов Реальности еще раз достаточно громко не напомнил о себе. Где-то в конце зимы меня вдруг начали регулярно посещать мысли о смерти и вообще всякие инфернальные настроения. Такое у меня было несколько раз в детстве (кстати, многим в детстве знакомы подобные переживания), обычно ночью, когда перед самым засыпанием вдруг насквозь, как ледяным ножом пронзает мысль, что вот однажды, неизбежно наступит время, когда я, тот самый единственный и неповторимый я – умру, исчезну навсегда, никто и ничто не поможет избежать этого непостижимого и неотвратимого, бесконечного нуля, который все равно наступит, – и бежать некуда, хоть головой о стенку бейся. Леденящий ужас, холодный пот, мелкая дрожь, – и крикнуть бы «Помогите!», – да что толку; в общем, – постучав часик – другой зубами, проваливаешься в зыбкий сон. Так вот, в детстве было такое несколько раз, а тут вдруг каждую ночь стала происходить подобная канитель. Промаялся я так пару месяцев, а потом случился в моей жизни Александр Павлович…

Маленькая комнатка в квартире на Обводном канале. Крепкий седой бородатый мужик (именно так я его воспринял) лет сорока пяти. Несколько секунд – пристальный, изучающий взгляд поверх очков.
– «Проходи, ложись на диван», – достает из ящика какие-то странные приборы, надевает на меня резиновую шапочку как для энцефалографии, закрепляет два электрода на правой стороне головы – один на лбу, другой на затылке. Все это без объяснений и без вопросов. Я ничего не понимаю. Начинает бешено колотиться сердце.
– «Чего испугался-то?», – с презрительной интонацией.
Не зная, чего ответить, бормочу чего-то вроде:
– «Неужели я теперь изменюсь?»
У Александра Павловича аж провод выпадает из рук:
– «Да пошел ты на х…! Ты зачем сюда пришел?», – берет меня за руку и присвистывает, нащупав пульс:
– «Ишь ты! Ну ты и мудак! Редко такого встретишь. Ну да ладно, – хер с тобой (лицо его принимает скучное выражение – мол придется теперь нянчиться с этим идиотиком), – рассказывай, что пожрать любишь».
– ???
– «Ну представь, что накрываешь себе праздничный стол и можешь поставить туда все, что пожелаешь. Осетринку, да? Поросеночка подрумяненного, так, чего еще?»
Неожиданный поворот темы и все манеры поведения Александра Павловича производят на меня отрезвляющее действие. Неожиданно я полностью расслабляюсь и, входя во вкус, накрываю воображаемый стол.
Он тем временем включает прибор, устанавливает стрелку на какой-то отметке, затем несколько секунд внимательно смотрит на меня. Под электродами появляется ощущение пощипывания, к которому я скоро привыкаю; больше ничего особенного не происходит.

Принцип действия прибора мне объяснил через год Георгий Владимирович. Я не буду подробно его описывать, так как это потребует углубления в нейрофизиологию. А, если в нескольких словах, то подбирается определенная частота тока низкого напряжения, для стимуляции определенных зон правого полушария мозга. Это дает одновременно несколько эффектов. Во-первых, выравнивается активность работы полушарий (в частности, в моем случае правое полушарие было заторможенным, именно поэтому работа шла с ним); во-вторых, происходит позитивизация эмоционального фона; в-третьих, все, что происходит во время работы с прибором, закрепляется и усиливается, – вся информация мгновенно попадает в долгосрочную память, а это – важнейшее условие для мощного научения, – удается за короткий срок усвоить очень большой объем информации, которая будет обрабатываться еще несколько лет.
Включив прибор, Александр Павлович заметно подобрел, – то прохаживаясь по комнатке, то усаживаясь на край стола или в кресло, он поминутно потягивался, позевывал, кряхтел, посмеивался, почесывался, что называется, во всех местах и все это время рассказывал пикантные истории из своей жизни, периодически намекая мне, что я редкостный мудак. Я уже совершенно расслабился и, спустя несколько времени, весело смеялся. С тем, что я мудак, я был полностью согласен, более того, я вдруг почувствовал, что Александр Павлович ни о чем не расспрашивает меня, потому что каким-то образом знает все, что я мог бы ему о себе рассказать, знает даже больше того. Как бы вдруг прочитав мои мысли, он посерьезнел и сказал, тыча в мою сторону пальцем:
– «Ты – как раз мой случай. Я уже несколько лет в основном с такими п…здюками – маменькиными сыночками работаю. Боишься, наверное, всего на свете, верно? Короче – полный пердомонокль! Ладно, будем делать из тебя мужика!»
В тот раз он дал мне задание выбрать любую сложную ситуацию, которую мне надо решить и сделать из нее «мультик с изюминкой», а затем несколько раз «прогнать» этот мультик, сначала здесь, с прибором, а потом дома.
– «Представь, к примеру, что тебе нужно попросить что-то, а то и потребовать у человека, которого ты стесняешься, боишься, у какого-то там авторитета. Ну и вложи этот сюжет в мультик, типа ты – Красная Шапочка, идешь по лесу с корзинкой пирожков и кузовком масла (на этом месте он хитро прищурился, а я затрясся от хохота: этот «кузовок масла» оказался действительно «изюминкой»!), навстречу тебе Серый Волк, – ну как образ того, кого ты стесняешься и боишься, и вот тебе нужно что-то от него, – короче сочиняй сам».

Было символично и забавно, что он предложил мне образ Красной Шапочки. С течением времени я перешел от него к образу Иванушки Дурачка и другим, более мужественным персонажам. В качестве «изюминки» выступали то расстегнутая ширинка, то дрочильная машинка, то еще что-нибудь, что пускалось в ход в самый ответственный момент и полностью обесценивало страх, тревогу или стеснение.

Мы встречались раз десять за два месяца. Каждый раз какая-то тема прорабатывалась с прибором, потом следовало задание на дом, с возрастающей раз от раза степенью сложности. Все, что происходило при встрече, сопровождалось неизменными приколами, как правило, с отборным и очень сочным матом. Довольно много времени мы посвятили страхам и теме смерти. Излюбленным приемом Александра Павловича было что-то типа:
– «Ну вот представь, идешь ты где-то в незнакомом угрюмом месте. Представил? Ну вот. И вдруг тебе становится страшно. Так страшно, что не приведи Господь». – Дождавшись, когда я войду в переживание и меня слегка затрясет, он продолжал – «И вот тебе уже полная хана, и тут у тебя бах – …эрекция, – аж ширинка лопается. И ты как побежишь, как побежишь! А член-то из штанов выскочил и болтается – туда-сюда, туда-сюда…» – К этому моменту меня уже скручивали спазмы хохота.
Или:
– «Ну вот, наконец таки, помер ты, – что называется преставился. И лежишь, как подобает покойнику, в церкви, а вокруг поп ходит и кадилом машет. Но ведь ты, мерзавец, перед смертью, со страху-то обосрался, – и вонища стоит такая, что хоть вон выбегай!» – Тут он демонстративно морщится, затыкает нос, машет рукой, как бы отбиваясь от запаха – «Фу, блин, фу, ну и вонь, брррр…, да ну тебя на х…!» – Александр Павлович даже отпрыгивает в сторону, как будто это все и впрямь происходит, а я хохочу до слез.

Последние домашние задания были для меня на самом деле серьезными испытаниями. Будучи учеником нерадивым я в некоторых случаях умудрился схалтурить. Так, одно из заданий было – изменить жене. Мотивировал он это тем, что такие мальчики, как я, лет до тридцати сидят себе возле юбки жены, а потом глядишь, – начинают из своего «окопчика» высовываться, да как осмелеют, да как загуляют… А жене то уже некуда деться, – тут и ребенок и проблемы всякие. Вот и получаются различные драмы. Так что нужно это все пройти сейчас, пока дело еще поправимо.

Затем мне нужно было выделить целый день на то, чтобы посетить крематорий, поприсутствовать на нескольких церемониях прощания с покойным, пристраиваясь то к одной, то к другой процессии, вообще побыть несколько часов в тамошней атмосфере, прочувствовать настроение, погулять по колумбарию, размышляя о жизни и смерти, и не уходить, пока не попривыкну. Переживание тогда было для меня потрясающим.
Сейчас, вспоминая все это, я вдруг понял основную стратегию его работы со мной. С точки зрения энергетики, все что он делал, было направлено на расслабление «низа». Нижние энергетические структуры (центры) – мочеполовая и копчиковая области были у меня здорово деформированы, напряжены, что и выражалось во всех моих страхах, стеснительности, недостатке мужских качеств. Все задания, «мультики», мат и сальности, стиль общения со мной, а главное – все поведение Александра Павловича, которым он демонстрировал прямо противоположное моему состояние: предельное расслабление «низа», – это и было основой работы, сами же техники и задания – второстепенны.

Кстати, часто во время моих визитов ему звонили женщины, или же кто-то из них оказывался в этот момент у него в гостях, и пока шли приготовления к сеансу, он очень вальяжно и даже как бы развязно общался с ними, а телефонные разговоры заканчивал фразами типа: «Целую во все места» и тому подобное.

Далеко не сразу, но все это возымело свое действие. Чтобы произошло расслабление этих самых нижних энергоструктур, понадобилось несколько лет и дополнительные усилия, но общее направление и стиль были заданы Александром Павловичем еще тогда.
Месяцев через десять после окончания наших встреч я позвонил ему, сообщить как идут дела и сказал, что в принципе есть еще с чем работать. Он помолчал немного в телефонную трубку, а затем сказал:
– «Ладно, запиши такой-то телефон, позвони и спроси Георгия Владимировича. Скажи что от меня, а там он сам разберется, что с тобой делать».
Через неделю Георгий Владимирович – очень солидный, представительный мужчина, лет пятидесяти, с густой черной бородой, пришел ко мне домой. Поздоровавшись, он неторопливо обошел всю квартиру, внимательно осматривая расстановку вещей и всякие мелочи (что сразу же меня озадачило), затем сел за стол, достал из портфеля какие-то бумаги, чистую тетрадь и четыре ручки с пастой разных цветов. Минут десять он что-то записывал в тетрадь этими ручками, меняя цвета и подчеркивая отдельные фразы. При этом он периодически поднимал голову, внимательно смотрел на меня или оглядывал комнату. Закончив записи, он начал задавать мне вопросы, ответы на которые также педантично записывал разными цветами в тетрадку. Обращался он ко мне на вы, исключительно по имени-отчеству, с подчеркнутым вниманием, тактом и серьезностью. Его поведение было полной противоположностью тому, как действовал Александр Павлович. Исключительная вежливость и корректность (даже когда он настойчиво чего-то требовал или критиковал мои действия), строгость речи, четкость формулировок, без малейших отклонений в сторону вольных оборотов, педантичность, неторопливость и обстоятельность, – все эти качества он неизменно проявлял в течение всего нашего знакомства.

В тот день мы проговорили часов пять. Вопросы Георгия Владимировича затронули буквально все факторы моей жизни: интересы, увлечения, круг общения (мне приходилось давать очень подробные характеристики всем, кто меня окружал в тот период жизни), подробное описание семейных взаимоотношений, образ жизни, режим дня, предпочтения в еде, одежде, вкусы в музыке, кино, искусстве, литературе, спорте, научные, философские и мировоззренческие взгляды, подробные планы на будущее, отношение к самым разным жизненным вопросам и многое другое. Выслушав и записав мои ответы, он, после некоторой паузы, сказал:
– «Ну что я могу вам сказать, Владислав Евгеньевич, – вообще я давно уже почти не занимаюсь индивидуальной работой, – меня интересуют сейчас масштабные проекты и работа с социальными структурами и слоями. Но вы мне стали интересны. Если учесть ваш молодой возраст, достаточно гибкую психику и способность к изменениям, то, пожалуй, есть некоторые шансы, что из вас может получиться толк. Вы конечно понимаете, что речь идет не о каких-то частных проблемах, а о становлении личности, которая сможет внести вклад в общее русло Жизни. Именно с этих позиций вы меня и интересуете, поэтому я могу уделить вам свое время. По крайней мере, попробуем начать, а через некоторое время, в зависимости от того, насколько вы сможете включиться в работу, я сделаю вывод, – будем ли мы продолжать и стоит ли раскрывать перед вами те знания и практические наработки, которыми я располагаю».

Слова эти приободрили меня, и я тут же почувствовал себя человеком, перспективным для общего блага человечества: была задействована очень мощная мотивация, замешанная на чувстве собственной значимости. Тем временем Георгий Владимирович продолжал:
– «Но от вас, в свою очередь, потребуется выполнение нескольких серьезных условий. Во-первых, вам необходимо будет взять отпуск на работе, не менее, чем на два месяца. Во-вторых, вы снимите для себя отдельную квартиру. В-третьих, – на два месяца вы полностью прекращаете любые, даже телефонные контакты со всеми людьми, с которыми общались до сих пор. Это относится не только к жене, родителям, друзьям и сотрудникам, но ко всем, даже просто поверхностным знакомым. Потом вы вернетесь ко всем этим контактам, но вернетесь уже другим человеком. Иными словами, на два месяца вы должны полностью выйти из всех привычных для вас условий жизни. Далее мы с вами определим новые условия и распорядок вашей жизни на эти два месяца, которых вам необходимо будет строго придерживаться. Любое несоблюдение этих условий автоматически приведет к прерыванию нашей совместной работы. Тщательно обдумайте мои предложения и как только будете готовы, – сообщите мне и начнем».

Условия и впрямь нешуточные: нужно было впервые «прыгнуть» в самостоятельную жизнь, да еще и лишиться всех привычных условий и контактов. Тем не менее, я без промедления согласился. Оставалось решить конкретные вопросы: снять квартиру и найти благовидный предлог, под которым я мог бы на два месяца полностью исчезнуть из поля внимания моих близких и знакомых. Весьма кстати оказался тот факт, что через неделю после этого разговора я защищал диплом в институте и, учитывая благосклонное отношение ко мне заведующего кафедрой, у которого я оставался работать после окончания института, я с легкостью взял необходимый отпуск. Короче говоря, желание учиться у Георгия Владимировича было столь сильным, что не прошло и десяти дней, как все условия были выполнены, и мы начали работать.

Режим работы был следующий: Георгий Владимирович приходил ко мне на новую квартиру, которую я снимал, через день, и мы занимались с ним по двенадцать часов подряд, а на следующий день я самостоятельно отрабатывал усвоенный материал в самых разнообразных заданиях и ситуациях.
С самого начала мне был предложен (в качестве обязательного) определенный распорядок жизни, где было расписано буквально все, что только можно: режим дня, график определенных физических тренировок (гимнастика, бег, силовые нагрузки, элементы йоги, релаксация, прогулки, купание в проруби – работа началась в феврале, и т.п.), режим и качество питания. Георгий Владимирович предложил мне график чтения определенной литературы, куда входила специальная подборка художественных произведений и стихов (в основном из классики), подборка научных текстов по самым разным разделам человекознания: философии, психологии, нейрофизиологии, социологии, религии, культурологии, медицины, литература по кибернетике, синергетике, теории систем (Конечно, одолел я весь этот список не за два месяца, а более, чем за год). Далее было подробное расписание прослушивания определенной классической музыки, расписание посещения театров, филармонии, выставок и музеев, библиотек, лекций, различных клубов по интересам, спортивных секций, театральной студии (куда я умудрился поступить, пройдя конкурсный отбор). Были разработаны маршруты прогулок по городу, пригородам, загородные прогулки и даже поездки на сутки в другие (не очень отдаленные) города, типа Выборга и Приозерска.

Чтобы успеть все это выполнять в дни между встречами с Георгием Владимировичем, каждый такой день был расписан поминутно. Кроме всего прочего, я несколько раз в день заполнял всевозможные графики, где отмечал множество параметров, касающихся самых разных процессов, которые со мной происходили (физиологических, психологических, мировоззренческих, событийных); так же я ежедневно вел дневник, где тщательно анализировал все, что происходило со мной за день, а утром записывал и анализировал сны (но не в психоаналитической системе интерпретаций).
В дни совместных занятий с Георгием Владимировичем, мы работали над изучением и практической реализацией его Теории, которая представляла собой очень четко структурированный и предельно концентрированный сплав знаний о человеке, начиная от физиологии (нейрофизиология, нейробиология, теория функциональных систем), далее это увязывалось с психологией личности (восприятие, эмоции, потребности, воля, интеллект, память, внимание), механизмами межличностных взаимодействий и групповыми процессами. Потом делался, как любил говорить Георгий Владимирович, системный «охват» жизни человека, опять же, начиная от социально-исторических процессов и до попытки увидеть взаимосвязь всей Теории с неким фундаментальным потоком Жизни, как явлением Вселенского масштаба.

Изучение каждого нового раздела информации начиналось с проработки масштабных Блок-Схем. Обычно Георгий Владимирович разворачивал огромные «простыни», сшитые из больших листов бумаги, где отдельные блоки информации связывались обилием разноцветных стрелок. Каждая из таких масштабных Блок-Схем дробилась затем на отдельные Блоки, далее каждый Блок разбивался на цепочки, и так далее, до совершенно конкретной информации, отработав которую, мы шли в обратном порядке, соединяя все звенья в цепочки, Блоки, Блок-Схемы и, затем, каждый раз, мы выходили на попытку уже с новых позиций произвести «охват» отработанного материала с точки зрения общей Теории.

Теория имела очень много «срезов» и уровней, что давало возможность работать параллельно сразу с несколькими задачами. Приведу пример отработки какой-либо теоретической цепочки. Пусть это будет работа с эмоциями. Вначале изучалась теоретическая схема: эмоции, – факторы на них влияющие, – механизмы бессознательного запуска эмоций, – связь эмоций с потребностями, – механизмы формирования потребностей, – механизмы волевых процессов, – механизмы сознательного запуска\торможения эмоций, – связь с нейрофизиологией, – связь с процессами межличностного взаимодействия и так далее. Каждый элемент такой цепочки – довольно внушительный объем информации. Работа с подобной цепочкой могла проходить в следующем режиме: сначала происходил тщательный теоретический разбор материала, вопросы – ответы, прояснение каждого элемента на примерах. Затем мы брали отрывок из какого-то художественного произведения и разбирали переживания героев с точки зрения изученной теоретической модели. Вслед за этим рассматривалась какая-то ситуация из моего прошлого, затем вчерашняя ситуация, затем мы анализировали детально мои текущие переживания. Потом шло моделирование коррекции текущего эмоционального состояния, что находило выражение в реальных действиях, после чего разбирался механизм происшедших изменений. Следующим шагом было задание, которое мне тут же нужно было выполнить; задание, которое должно было вызвать ту или иную эмоциональную реакцию. Мне нужно было предвосхитить ее, опираясь на быстрый теоретический анализ возможных последствий, найти способы регуляции и выполнить задание уже с необходимым результатом, то есть с возникновением в результате сознательно спрогнозированной эмоции и поведенческой реакции.

Далее Георгий Владимирович предлагал уже какое-либо масштабное задание на следующий день, которое мы вместе разбирали, предвосхищали результат, намечали коррекцию и способы достижения требуемого эмоционального состояния «на выходе». Потом мы снова возвращались к Теории и связывали проработанную таким образом цепочку с той информацией, которая была изучена ранее, осуществляли «охват» всего, что пройдено уже с самых общих позиций. В конце двенадцатичасовой работы следовало закрепление всего, что изучалось за день, с помощью прибора, с которым я познакомился еще у Александра Павловича.

На следующий день мне предстояло довести до автоматизма анализ ситуаций, учет и задействование максимального количества факторов, коррекцию происходящего и прогнозирование будущего. Задания составлялись с возрастающей степенью сложности, и в каждом действии мне нужно было решить несколько параллельных задач: например планировалось посещение какого-то культурного учреждения (естественно, с кучей мелких практик по пути туда и обратно), само по себе это служило формированию и подкреплению некоторой потребности. Кроме того там мне нужно было совершить действие, на котором произойдет практическая отработка разобранной вчера теории. Попутно совершался ряд небольших действий направленных на развитие определенных волевых качеств. Еще мне нужно было собрать информацию, которая потребуется в дальнейшей самостоятельной работе, опять же – с кем-то познакомиться, завязать контакт, наблюдая свои реакции и реакции людей, успеть прочитать специальную литературу по теме и художественную, подобранную Георгием Владимировичем как раз на этот случай. Успех в каждом действии я должен был отмечать неким положительным подкреплением, а за неудачу – наказывать себя.

Сам же Георгий Владимирович казался мне тогда человеком, безупречно владеющим всей своей жизнью в любом ее аспекте. Он жил в полном соответствии со своей Теорией и по большому счету, и в мелочах.

Последние несколько занятий были посвящены прогнозированию моего будущего. Делалось это с учетом огромного количества факторов, с задействованием всех аспектов жизни.

Долго еще я пытался продолжать ритм жизни, предложенный Георгием Владимировичем, а через несколько месяцев засел за составление глобального плана жизни на десять лет вперед. Работал я над этим планом недели три подряд по много часов в день. Ставились масштабные цели во всех сферах жизни, затем каждая цель делилась на этапы, этапы – на ступени и так далее, вплоть до самых элементарных действий. Дальше был план на год, на месяц, на неделю и на каждый день. В таком режиме я прожил где-то полгода, а затем забросил все сразу и забыл эти планы. Недавно я нашел на антресолях свой глобальный план и с удивлением обнаружил, что по большому счету, все, что я хотел, – свершилось, правда, многое совсем не так, как я вначале предполагал.

Параллельно рос интерес к устройству мира. Если вначале я поступил в Институт Точной Механики и Оптики на специальность «оптико-электронные приборы», то на третьем курсе перевелся на кафедру «квантовой электроники» и очень всерьез занялся физикой. Причем, интересовали меня не прикладные задачи, а глобальные: теория элементарных частиц, квантовые поля, физический вакуум, астрофизика и космология, теория хаоса и самоорганизующихся систем… Основной направляющей силой являлся интерес к устройству мира, но и не только он: энергии прибавляли тщеславные помыслы – я мечтал построить единую теорию мироздания. Верил в возможность этого на полном серьезе. Огромное количество книг и статей поглощал я по этим вопросам. Почти каждый день с утра и до позднего вечера, включая выходные, я сидел то в институте, то в Публичной библиотеке… Я неверно сказал, что все дни напролет занимался физикой. Столь же значительное время поглощала психология, причем не только теоретическая, но и практическая. Я ходил на множество групп: психотерапевтических, личностного роста, посещал семинары по новым для России направлениям психологии, которые к концу восьмидесятых стали проходить все чаще и чаще, были какие-то лекции, кружки, приезжали психотерапевты из Франции, Англии, Германии и Штатов…
Потом была группа С.В. Эта группа привела к резкому смещению акцентов в мировоззрении. Резко забросив написание диссертации по физике, продолжая появляться на работе в институте лишь формально раз в неделю (а я считался теоретиком и мог себе позволить такой режим, так что был разоблачен только через полтора года), я сделал выбор в сторону занятий психологией, йогой и собственно своей жизнью… Невротические явления постепенно прекратились и я начал наслаждаться жизнью и уже систематически работать над собой. Свободного времени было предостаточно. Почти каждый день проявлялись какие-то возможности и открытия в себе, в изучении все новых и новых областей психологии, появлялось множество интересных знакомств. Я не смел еще мечтать, что буду психологом, но изучал предмет все более серьезно. Периодически я ходил все в ту же Публичку, но читал теперь уже не физическую литературу, а англоязычные журналы по современным видам психологии и психотерапии. Пытался даже переводить для себя «Психологию и Алхимию» Юнга, так как был увлечен идеями коллективного бессознательного. За всем этим стояли попытки все глубже и тщательнее разобраться в жизни. Те методы, приемы и упражнения, о которых я узнавал через литературу или на семинарах, я тут же применял к себе, а также и к некоторым знакомым, которые стали обращаться ко мне, как к психологу, хотя образования я еще не имел.

Все более необычным становился мой режим дня: году к восемьдесят девятому я дошел до такой ситуации, что пять – шесть часов занимался практикой утром и два-три часа вечером. А днем читал литературу и посещал группы и семинары. Причем, никто меня не заставлял, никто не давал задания, меня не подгонял уже недуг: мне было просто интересно и радостно, жизнь раскрывалась через практику и общение все новыми и новыми гранями. Во всем этом не было надрыва и напряга – было очень интересно и чувствовался эффект – я становился все крепче и здоровее, устойчивее и спокойнее. В это время появились лекции по оккультизму и эзотерике, – это был новый аспект жизни. В таком ритме я жил года четыре. Это был очень яркий и счастливый период жизни, все, что происходило, сопровождалось порывом вдохновения и радости. Пробуждались все более тонкие и глубокие чувства. Мир, люди, с которыми я общался открывались во все более ярких красках. Как будто я вышел из спячки, с глаз спала какая-то пелена. Появилось доверие к жизни и любовь…
Это было, наверное, общим настроением того времени – конца восьмидесятых – начала девяностых. Люди выходили из подполья и начинали дышать полной грудью. И все это еще не обрело пут коммерции, не стало элементом массовой культуры. Я могу привести метафору, как тогда воспринималась жизнь: ясное, солнечное, теплое и веселое весеннее утро, наполненное щебетом птиц, свежим воздухом, молодой зеленью и ароматом счастья…

На фоне жизни, которую я сравнил с сочной метафорой весеннего утра, что называется, «поперли состояния». Первое сильнейшее переживание произошло через несколько дней после того, как я получил буклет про изменение жизни. Это переживание – некий внутренний взрыв в безграничность, взрыв счастья, ощущение себя всем миром, самой любовью, причем, любовью экстатической, безумной…

Очень яркой страницей того времени была группа Димы Касьянова. Это была группа, где изучался Транзактный анализ, причем не в форме популярного изложения, а в очень глубоком ракурсе, основанном на последних достижениях этого направления психологии. Дима тогда был очень яркой личностью, он перевел фундаментальную, на мой взгляд, книгу: «Современный Транзактный Анализ» Стюарта и Джоинс, которая в 1995 году появилась в продаже. А тогда Дима раздавал нам ксерокопии своего перевода. Через Димины семинары в девяностом – девяносто первом году прошло, наверное, несколько сотен человек. Дима и его жена Света приглашали французов и американцев, которые вели профессиональные тренинги, но и то, что проводили Дима со Светой, было откровением. Огромное количество диагностических схем, эффективных и простых упражнений, – еще несколько лет потом я усваивал эту информацию…

Потом случился конфликт с С.В., в группе которого я занимался три года. С.В. казался мне тогда не просто психологом, а Учителем жизни, Мастером, человеком совершенно необыкновенным. Он действительно пробудил очень многих людей. Бывшие невротики из его группы становились жизнерадостными, творческими и успешными во многих сферах жизни людьми. Многие стали впоследствии психологами. Некоторые обратились к духовному поиску… Так вот, мы с С.В. поссорились, причем, как мне кажется, он очень искусно спровоцировал этот конфликт, потому что после этого я впервые почувствовал себя свободным. Мне не нужен был больше психотерапевт. Я впервые тогда вкусил чувство самостоятельности и ответственности за свою жизнь.

Вслед за разрывом с С.В. произошел еще один разрыв – я разошелся с женой. А потом еще один – я перестал работать в институте. Это было начало лета. Я остался совершенно один, без прошлого, без будущего, без страхов и без надежд. Было только настоящее и оно поглощало меня целиком. Я переживал это, как чувство необыкновенной свободы. Я не знал, что я буду делать осенью, и даже не хотел задумываться об этом.

И в это время одна моя знакомая предлагает мне поехать в Псковскую область, чтобы погостить в «доме магов», то есть, среди команды кастанедовцев. Это были не те кастанедовцы, которых расплодилось сейчас хоть пруд-пруди. Это была очень маленькая, но очень реальная группа, руководил которой некто Степанов.

Итак, я приехал в «дом магов», как заинтересованный, но отстраненный наблюдатель. В то время Кастанеду я читал только в виде ксерокопий (в печати Кастанеда появится года через два). А о Кастанеде и учении Дона Хуана я прочитал довольно внушительный труд Степанова (опять же, в рукописи). За время, проведенное в «доме магов», я увидел очень сильного, внимательного и осознанного лидера, создающего для своей команды массу неординарных ситуаций. Правда, тогда я считал себя психологом, специалистом по межличностным отношениям и то, что делал Степанов, не укладывалось в мои представления о внутренней работе. Степанов все время провоцировал неожиданность и конфликт. Я же был настроен на мирное урегулирование любых трений и не понимал его действий.

Тем не менее, было очевидно, что Степанов являл образец энергичности, подтянутости и включенности в любую ситуацию. Провоцируя конфликт, сам он занимал нейтральную позицию наблюдателя.

После приезда из этой псковской деревни, я через несколько дней попал на конференцию по йоге и духовному развитию, которую проводил Владимир Антонов. Антонов – тоже очень яркая фигура среди российских мистиков и духовных искателей 1970-90-х. С начала восьмидесятых в Питере и Москве работало множество, как их называли, Антоновских групп. Антонов разработал систему психофизической саморегуляции. Сам он считался Учителем очень высокого уровня. Большое число его последователей позднее сами разрабатывали свои концепции, в частности – Андрей Лапин, – довольно известный нынче московский тантрист, который тогда вел несколько семинаров на конференции и считался учеником Антонова. На конференции собралось несколько известных в то время мистиков, в числе которых был, например, йог Лев Тетерников. Каждый из них проводил свои лекции и семинары. Длилась конференция две недели. По утрам мы занимались медитативным бегом. Днем были лекции. Вечером проходили практические занятия. Среди прочего, были представлены разные подходы в йоге, Ошевские практики, холотропное дыхание, динамические комплексы упражнений. И вот, на занятии, которое проводил Андрей Лапин, меня постигла Благодать. Это был как раз день, когда произошел так называемый «августовский путч», – попытка свергнуть Горбачева. А мы как раз проходили с Лапиным Ошевские практики. Я помню, там был «джибериш» – практика, когда надо говорить на тарабарском языке, а потом полностью отпустить себя и войти в катарсическое переживание. И я отпустил себя на полную катушку. Впервые сорвал все защитные механизмы, типа «как на меня посмотрят» и буквально катался по земле, ревел и рвал на себе волосы. А потом затих. И тут меня «накрыло». Причем очень неслабо. Сколько я потом не пробовал войти в это переживание через подобные практики – даже близко не получалось. Дело-то тут не в практиках… Так вот – я растворился, стал безмятежным и безграничным пространством, при полном присутствии трезвого сознания. Очень мягкая искрящаяся любовь и благодать, не нуждающаяся в экзальтации и эйфории, наполняла все окружающее. Я осознал – кто я и понял, что это то, чего я искал. Когда мы возвратились в корпус дома отдыха и узнали, что произошел путч, – кого-то это взбудоражило, а для меня было все едино и все любимо, в том числе и путчисты… Какой там путч, какая там политика, когда мир есть любовь, когда все есть Бог и это переживается настолько явно и реально, что повседневность и будни по сравнению с силой этого переживания кажутся бледными тенями и снами. Это состояние длилось несколько дней, а фон его продолжался еще два-три месяца.
Приехав с конференции, я стал искать, чем же я теперь займусь, и тут вдруг я слышу, что объявляется набор в специальную бесплатную группу для людей с высшим образованием для переподготовки на ПсихФаке. Единственный раз за всю историю спецфакультета переподготовки на ПсихФаке это было бесплатное обучение. Да еще и стипендию платили. Для поступления нужно было только пройти собеседование и тестирование. О таком ходе событий я и не смел мечтать, и вот оно случилось!

Я начал учиться. Волна откровения и благодати, на которой я въехал на ПсихФак, – она так и продолжалась. Я сразу развил активную деятельность: набрал группу из студентов, начал всех обучать Транзактному Анализу и другим методам, которые тогда не входили в курс.

Еще я упустил один момент: когда я только приехал с конференции по йоге, я тут же попал на маленький семинарчик по телесным практикам. Вел его молодой психолог из Владивостока Боря Кузнецов. То, что он показал – это были психофизические практики, релаксационные, работа с телом, дыханием, медитативные упражнения. Я остался очень доволен тем, что попал к Боре. Именно такую практику я и искал. После отъезда Бори, я стал искать что-то подобное в Питере, но некоторое время не находил. Кроме того, Боря заразил меня неким идеалом свободного бродячего психолога, который перемещается из города в город, ведет семинары, – нечто родственное бродячему монаху… Этот идеал я тоже тогда решил когда-нибудь воплотить в своей жизни.
Итак, я поступил на ПсихФак и начал там всех будоражить – вести разные группы, семинары. Потом, где-то уже в декабре я собрал группу по Транзактному Анализу и Гештальт-терапии. Это тогда было новым веянием и набралось более двадцати человек, со многими из которых мы потом подружились, ходили вместе в походы, организовывали какие-то совместные проекты…

В то время у меня сложилась довольно большая частная практика. И я очень тщательно поначалу подходил к индивидуальному консультированию. Во-первых, я вел большое количество всяких дневников, где отмечал свои погрешности и особенности состояния. Во-вторых, каждому сеансу в начале своей деятельности я уделял около десяти часов. Что это значит: два часа длился собственно сеанс с пациентом, который записывался на магнитофон. Потом я переписывал содержание сеанса в тетрадь и производил всесторонний анализ и своих действий и того, что происходило с пациентом. Потом я анализировал состояние пациента с точки зрения разных терапевтических подходов, языков и диагностических схем, добиваясь видения ситуации со всех сторон. И затем строил план возможной работы на следующем сеансе и далее, на перспективу и подбирал ряд домашних заданий для пациента. У меня до сих пор хранится большая тетрадь в девяносто шесть листов, полностью исписанная по результатам работы с одной пациенткой, с которой я провел пять сеансов, добившись хорошего эффекта.

Следующей очень мощной вехой была поездка в Москву. В период обучения на ПсихФаке я ходил на всевозможные семинары и лекции по разным видам терапии. Тогда же впервые познакомился с Алексеем Вовком и попал на его семинар. Потом было что-то по НЛП, по групповому анализу, по гештальт-терапии… И еженедельно проводились лекции в ассоциации психологов-психотерапевтов, где обычно выступал кто-нибудь из ярких специалистов. И вот, в середине января, после одной из лекций в Ассоциации некто Жора П. пригласил желающих на конференцию по гештальт-терапии в Москве. Я, не раздумывая, поехал. Это оказалось как раз тем, что мне было нужно. Первое, что там произошло, был семинар Владимира Баскакова по телесной терапии. Это здорово смыкалось с тем, что я получил от Бори Кузнецова. А на следующий день был очень интересный семинар, который вел Борис Новодержкин, который учился гештальт-терапии в Германии. Семинар Бориса назывался «Маленькая группа исполнения желаний». Его работа меня поразила и вдохновила. Борис вел себя тогда совершенно неожиданным для меня образом и в необычном стиле. И этот образ ведения и его стиль оказались необычайно эффективны. Он нагнетал напряжение, потом кто-то из группы выходил на «горячий стул» и выражал свое желание, – Борис долго его мурыжил, делая вид, что никак не понимает о чем речь и когда возникал накал страстей, неожиданно производил точное действие и у человека происходило внезапное озарение.

То, что еще потрясло меня на конференции – был видеофильм с записью работы Фрица Перлса – основателя гештальт-терапии. Его состояние вдохновило сразу же. На вид старый, постоянно курящий человек с хриплым голосом, – он делал чудеса. Небольшая группа сидела вокруг него, а он говорил каждому буквально несколько фраз. Но фразы были столь точны, что уже через несколько минут кто плакал, кто смеялся, кто сидел в состоянии безмолвного откровения. Все пришло в движение. Запустилась, зажглась, заиграла на разные лады Жизнь. Разом исчезли невротические маски и проявились живые человеческие лица…

Совершенно окрыленный я приехал в Питер, осознавая, что я нашел свой стиль, отличающийся и от Новодержкина и от Перлза и от Баскакова, но каждый из них очень много мне дал, несмотря на короткое время конференции. Тут же качественно изменилась работа в группе, которую я вел.

И вот тут-то и появился замысел Магического Театра… Идея и замысел этот родился, с одной стороны, после московской конференции, а с другой стороны, после прочтения романа Германа Гессе «Степной волк». Кроме того, что «Степной волк» потряс меня до глубины души, там была описана модель Магического Театра, которую я положил в основу семинара. Это, прежде всего, метафора личности, как набора шахматных фигурок – субличностей, из которых можно строить разные комбинации и композиции. «Умение строить из своих фигур разнообразные комбинации – это и есть Искусство Жить» – говорит герой Германа Гессе.

Магический Театр я провожу уже пятнадцать лет. За эти годы он неузнаваемо менялся, преображался, насыщался Духом и сейчас я воспринимаю его, как действительно Магический и действительно Театр – пространство, где участники могут стать режиссерами, актерами и зрителями мистерии своей судьбы…
А в январе 1992 года я был на практике знаком уже с психодрамой Морено, и тем более вдохновенно воспринял ту модель и метафору работы, которую дал Гессе. Уже тогда было ясно, что Магический Театр выходит за пределы классической психодрамы...

Гарри Галлер – главный герой «Степного волка» дошел до предельного накала, предельного драматизма в своей, казалось бы ничем не примечательной жизни затворника, противника мещанства, стареющего интеллигента. Глубина противоречий, открывшихся ему, непереносима, и он близок к тому, чтобы свести счеты с жизнью. И тут случай приводит его в Магический Театр, где исполняются все его потаенные, забытые, вытесненные, зачастую не соотносимые ни с какими моральными критериями желания, проявляются те части личности, которые давно были отторгнуты, вскрывается нечто настоящее, сущностное, задавленное кучей масок... И этот замечательный монолог «шахматиста»: «...Дайте мне десяток фигур, на которые распалась ваша, так называемая личность...», «... все эти фигуры на шахматной доске, которые были мною, враждовали и дружили, создавали партии и союзы, вели друг с другом войны, мирились...», «...Несносную фигуру, которая сегодня портит вам всю партию, вы завтра понизите в чине, а милую и скромную пешку произведете в королевы... Это и есть искусство жить…». И удивительно точная метафора Зеркала...

«Зеркало» стало основным элементом Магического Театра, – тем, что делает его действительно магическим, тем, что является Таинством.
Сейчас Магический Театр каждый раз неповторим и я опишу один из вариантов его построения. В маленькой группе один человек должен выйти на «горячее место» и заявить свой запрос. Одно это уже создает напряжение. Дальше идет короткий или длинный диалог с ведущим, в ходе которого напряжение доводится до начальной степени драматизма (это не просто уже напряжение, но обнаженный экзистенциальный конфликт) и происходит выбор внутренних героев предстоящей драмы (ревность, боль, гнев, самолюбие, защитник, прокурор, маленький мальчик, мудрый старик, любовь... – обычно от четырех до семи и появляются они не все сразу, а чаще по ходу). Далее происходит собственно то, что отличает Магический Театр от Психодрамы и других известных подходов и делает его в самом деле магическим. Здесь Таинство, которое я объяснить не берусь и без которого ничего, кроме ролевой игры не получится. Это «Зеркало». Дело в том, что за годы внутренней практики у меня появилась возможность входить в состояние, которое я условно назвал «Зеркало», и не только входить самому, но и передавать его (часа два-три после передачи оно устойчиво держится) тем людям, кого главный герой выберет на роли персонажей своего внутреннего мира. «Зеркало» обеспечивает экологичность – у «актера» не останется в конце Театра то состояние, которое на время действия передает ему главный герой. «Зеркало» убирает на время действия личность «актера», хотя бы он и не имел никакой предварительной подготовки. «Зеркало» приводит к тому, что после ритуала его передачи, а затем передачи роли, «актеру» не нужно ничего объяснять – с этого момента любое, даже малейшее его действие удивительно точно передает то, что происходит во внутреннем мире главного героя. С момента передачи роли, безо всяких объяснений все действующие лица представляют единый организм. На сцене с потрясающей точностью разворачивается механика жизни главного героя. Задача ведущего – драматизация происходящего и фокусировка на основных механизмах затронутого сюжета. Затем, когда драматизация достигает предела, иногда после мучительного тупикового состояния, обостренные противоречия удается сфокусировать в работу души. В этот момент «субличности» тоже внезапно преображаются. Ранее непослушные и неуправляемые, они после ключевого преображения противоречий в работу души, начинают переформировываться, работать согласованно и интегрироваться. Существенно изменяется сама атмосфера действия. В момент интеграции на уровне переживаний идут порой столь интенсивные энергетические процессы, что восприятие участников выходит на качественно новый уровень. Проявляются трансперсональные переживания. Магический Театр завершается, когда у всех участников возникает переживание какого-то нового качества и чувство Целого. Все эти «остановки внутреннего диалога», переживания «длящейся вечности» и т.п.…

Тогда, в январе 1992 года, у меня появился какой-то привкус возвышенной трагичности жизни, осознание трагической хрупкости бытия. Часто вспоминались слова Мераба Мамардашвили о неминуемой обреченности всего высокого и прекрасного, которому не на чем держаться в этом мире. Вспоминалось также из Кастанеды – о переживании ужаса и восторга от того, что ты человек... Короче говоря, возникшие беспокойство и шаткость как-то компенсировались романтизмом и патетикой. «Степного волка» Германа Гессе1, я прочитал на одном дыхании. В то время я был одержим Гештальттерапией и Психодрамой2 – я использовал эти методы в группе, которую вел на Психфаке, – и то, как у Гессе был описан «Магический Театр», завладело моим воображением, начавшим уже вынашивать идею нового метода работы. Были у Гессе фразы, которые прочно обосновались в моем уме: «...Как писатель строит драму из горстки фигур, так и мы строим из фигур нашего расщепленного “я” все новые группы с новыми играми и напряженностями, с вечно новыми ситуациями... Он взял фигуры, на которые распалась моя личность, всех этих стариков, юношей, детей, женщин, все эти веселые и грустные, сильные и нежные, ловкие и неуклюжие фигуры, и быстро расставил из них на своей доске партию, где они тотчас построились в группы и семьи для игр и борьбы, для дружбы и вражды, образуя мир в миниатюре.... и так этот умный строитель строил из фигур, каждая из которых была частью меня самого, одну партию за другой, все они отдаленно походили друг на друга, все явно принадлежали к одному и тому же миру, имели одно и то же происхождение, но каждая была целиком новой. – Это и есть искусство жить, – говорил он поучающе, – вы сами вольны впредь на все лады развивать и усложнять, оживлять и обогащать игру своей жизни... Фигуру, которая сегодня выросла в несносное пугало и портит вам партию, вы завтра понизите в чине... а из милой, бедной фигурки, обреченной, казалось, на сплошные неудачи и невезения, вы сделаете в следующей партии принцессу...».

Итак, в течение двух недель у меня сформировалась идея Магического Театра. В январе девяносто второго года мне понятно было, что можно «разобрать» личность «главного героя» в группе на части, затем эти части, в качестве ролей, раздать остальным членам группы и дальше «строить партии». В принципе, что-то подобное я делал уже, занимаясь Психодрамой, но не хватало какого-то магического элемента – как сделать так, чтобы это была не Психодрама, а Магический Театр, где «фигуры» сами знали бы, что им делать и как играть. Для этого нужно было изобрести механизм передачи состояний. Как это делать, я пока только догадывался и вот с этими-то догадками и планом Магического Театра засыпал и просыпался в течение двух недель.
Догадка явилась неожиданно и была основана на опыте моих занятий медитацией и энергетическими практиками. Я отрабатывал тогда для себя специальный ключ к рабочему состоянию во время сеансов психотерапии. Это состояние я называл «Зеркало». Упоминание метафоры «зеркала» в «Степном волке» привела меня к догадке, что не только я сам могу входить в это состояние, но и каким-то, пока загадочным для меня образом, передавать это состояние актерам, чтобы они идеально отражали внутренний мир главного героя.

Уже через неделю после этой догадки и серии проб по передаче состояния Зеркала в паре с моим однокурсником Вовой, состоялся мой первый Магический Театр. У меня был ключ от аудитории на Психфаке. По объявлению пришло шесть человек, да еще были мои друзья: Вовка, Алена и Маша.
Сели в круг, познакомились, рассказали – кто зачем пришел. Я предложил кому-то одному выйти, сесть на центральный стул и обрисовать свою ситуацию. Вышел мужчина лет сорока, – Илья. Сказал, что его мучают страхи. Я «включился» и начал с пристрастием допрашивать Илью, так чтобы он начал, как и было задумано, волноваться. Выделил четыре фигуры: Страх, Злость (на себя, после того, как поддастся импульсу страха), Уныние и Желание Свободы. Илья выбрал на роль Страха Вовку, на Желание Свободы – Машу, на Уныние и Злость еще двоих членов группы. Дальше я вошел в рабочее состояние, и, пытаясь его удерживать, (далее идет то, что описать почти невозможно, но я попробую хоть в каком-то приближении) воссоздал неким нефизическим вниманием «Зеркало» и подходя поочередно к Вове, Маше и еще двоим, выбранным на роль, «входил» внутрь каждого из них этим самым «Зеркалом» (предупреждал, ведь, что коряво буду объяснять). Затем, накладывая руки им на плечи, говорил:
– Ты – Зеркало.
– Я – Зеркало, – отвечал каждый из них, и было видно, что они удивлены тем, как резко поменялось их внутреннее состояние.
Затем я попросил Илью подходить к каждому персонажу и, возложив ему руки на плечи, предварительно воссоздав в себе это чувство, через руки «выдохнуть» его в Зеркало, говоря при этом:
– Ты – мой Страх, – и так далее.
Я же старался оставаться в состоянии Зеркала и, опять же, нефизическим вниманием, каким-то образом помогал перейти нужному состоянию от Ильи к исполнителю роли. В результате получилось столь мощная смена состояний, что даже я испугался. Уныние вдруг заплакало, и это не было притворством. Страх забился в угол и наотрез отказался с кем-либо общаться. Злость перегнулась пополам и сказала, что испытывает сильнейшие боли в позвоночнике и животе. Желание Свободы опустилось на стул и сказало:
– А меня почти нет...
Тут я понял, что Магический Театр таит в себе и силу, и опасность. Если ситуацию не удастся разрулить, придется всех участников в дурку сдавать. А все фигуры были совершенно неуправляемыми, не слушались Илью. Илья, находясь в состоянии крайнего смятения и удивления, признался, что вот именно так все и происходит у него внутри, – хотя он никому ничего не объяснял.

Да, это была уже не Психодрама. Это был Магический Театр, где все было всерьез. Я взял себя в руки и, используя все, что на тот момент знал и умел, помогал Илье наладить контакт с каждой его частью. Постепенно, через час это стало получаться. Потом Илья произнес какую-то очень значимую для него фразу и расплакался. Как потом рассказывали на обратной связи исполнители ролей, у них в этот момент резко поменялось состояние. Перелом произошел. Потом еще некоторое время мы подчищали «хвосты» и передавали обратно: роли – Илье, Зеркало – мне. Дали обратную связь – кто что чувствовал. Оказывается и у тех, кто играл роль, и у зрителей происходила мощная внутренняя работа. Ну а Илья просто сиял. В конце он заявил:
– Я теперь не боюсь того, чего боялся двадцать лет.

После Ильи подобную процедуру прошли еще двое – каждый со своими ролями и комбинациями. Магический Театр заработал! Это был триумфальный день (знал бы я, сколько еще ошибок совершу в ближайшие годы и какие фундаментальные трансформации произойдут и со мной и с самим Магическим Театром за пятнадцать лет!).

Весь период с девяносто второго по две тысячи седьмой год я был поглощен творчеством в Магическом Театре. Параллельно продвигалась моя внутренняя работа. До двухтысячного года я встречался и обучался у очень многих замечательных российских мистиков и психологов (об этом в 1999 году я написал книгу «Хроники российской саньясы: из жизни российских мистиков 1970-х – 1990-х»). Я очень плотно занимался психоэнергетическими практиками, работой с телом, движением, голосом, методам актерского мастерства по системе Михаила Чехова, работе с образами, сновидениями и вниманием, медитацией. С двухтысячного года я всерьез заинтересовался теорией и практикой герметизма, алхимии, гностицизма, неоплатонизма и других западных мистических учений. Прошел курс медитативных погружений в Великие Арканы Таро, после чего у меня появилась возможность «приглашать» Арканы и на Магический Театр.

Все более глубоко шло изучение философии: от античности до современности. Изучал я и такие системы, как структурный психоанализ Жака Лакана, телесные варианты психоанализа Райха и Лоуэна. Но особенно глубоко проникался я учением Карла Густава Юнга и его последователей – Джеймса Хиллмана, Эриха Нойманна, Эрвина Эдингера, Марии Луизы фон Франс и других. Кроме того я исследовал и применял в Магическом Театре модели, почерпнутые из философии языка, из семиотики и постмодернизма. С 2003 года началось все усиливающееся увлечение мифологией, потом мифологией славянской с выходом на масштабную тему Мифологического Сознания.

С Магическим Театром также постепенно происходили удивительные метаморфозы. Если на первых порах я пользовался каноническими приемами Психодрамы, Гештальттерапии, Нейролингвистического программирования, Психосинтеза и Холодинамики, то, примерно с девяносто пятого года мои действия перестали вписываться в эти каноны и вообще в какую-то психологическую логику. Я доверял тому, что происходит внутри меня. Я научился слышать внутренний голос самого Магического Театра (который сейчас я воспринимаю отнюдь не как методику, а как живое существо, архетип) и действовать, доверившись ему. Период проб и ошибок закончился, и началась фаза свободного творчества. Я мог, например, «разобрав личность на фигуры» бездейственно и безмолвно сидеть в уголке, наблюдая за происходящим, – не желая, да и не смея вмешиваться, хотя, на первый взгляд динамика шла по кругу, – я знал (не понимал – причины мне были не ведомы и слава Богу!), что вмешиваться в данный момент нельзя, – добившись результата в малом, погубишь нечто большее... А уже в следующем сеансе я с первой минуты был строг и директивен, мог позволить себе навязать некое «свое» мнение. Или, вдруг, в разгар событий, сказать: «Нужно ввести в Театр прапрабабушку по материнской линии в седьмом поколении!» – вводили эту прабабушку (через передачу Зеркала и роли) и вскрывалась мощнейшая блокировка в жизни главного действующего лица. Откуда я знал, что именно прапрабабушка, именно по материнской линии, именно в седьмом поколении? – Понятия не имею, но знал. Знал абсолютно твердо, хоть под присягу становись. Может быть это была метафора? – А хрен его знает, – но работало ведь!

Все ближе мне становился бергсонианский интуитивизм, ибо и сам я опирался исключительно на интуицию, оставляя за бортом работы дискурсивное мышление, анализ и прочую галиматью. Похоже, это были первые реальные попытки выхода за пределы разума. Как говорил Анри Бергсон: «Вы можете сколько угодно предаваться глубокомысленным рассуждениям о механизме разума, но таким методом вам никогда не удастся выйти за его пределы. У вас может получиться нечто более сложное, но вряд ли более высокое или хоть сколько-нибудь необходимое. Вам придется брать это штурмом. Вы должны актом воли бросить разум за его пределы». Интересно бергсоновское определение интуиции: «Наш разум, покидая материальные ладони природы, имеет своим главным объектом неорганизованную твердь. Из одной лишь дискретности формирует разум четкую идею. Из одной лишь неподвижности формирует разум четкую идею. Разум упускает все то новое, что присуще каждому моменту истории. Он не признает непредвиденности. Он отвергает всякое созидание. Для разума характерна природная неспособность постижения жизни. Но именно к подлинной сущности жизни ведет нас интуиция. Под интуицией я разумею инстинкт, ставший безучастным осознаванием себя, способным размышлять над своим предметом и расширять его до бесконечности».

Безоговорочно доверяя интуиции, я убедился, что до тех пор, пока я слышу Магический Театр и слушаюсь его, я не ошибусь, какой бы парадоксальной ни была ситуация. Примеров тому – масса. Случилось так, что у меня появилось несколько друзей в Москве. И мне было важно с ними хотя бы периодически видеться. Частые поездки в Москву требуют дополнительных денег, а я никогда не был богат. Так что, сложилась в двухтысячном году у меня группа в Москве. И вот, как-то в одно воскресенье на Магический Театр в Москве пришло несколько новых людей – посмотреть на «легендарного консультанта и мага» (прошлые занятия прошли действительно очень удачно, красиво и эффективно, так что пошли слухи). И как раз в этот раз у меня возникает состояние, когда я чувствую, что все, чтобы я ни сделал на занятии, будет фальшиво и неестественно. Чуть позже я понимаю, что Магический Театр предоставил мне возможность пережить ситуацию «провала», потерю наработанного имиджа. И вот я предполагаю, что больше эти люди, скорее всего, не придут (а возможно и вся группа, увидев меня беспомощным – распадется), что они уже разочарованы тем, что увидели, и их надежды не сбылись... И подмывает меня все объяснить, оправдаться. Только знаю я, что любые объяснения в таких ситуациях бесполезны. И вот я принимаю свой провал и не пытаюсь что-то изменить – ведь изменю то я при этом прежде всего себе...

Случай этот оказался очень полезным для всех участников и для меня, в первую очередь, и хотя не было никаких гарантий, что группа соберется в следующий раз – вполне было возможно, что закроется, тем самым, один из источников хоть и сравнительно небольшого, но заработка в Москве. А в Москве мне бывать все равно нужно, так как там живет несколько моих друзей и еще два-три человека, действительно нуждающихся в моей помощи. Но для группы произошло полезное и своевременное действие – разрушился образ кумира (а для этой группы это как раз вовремя, так как из-за эффективности предыдущих занятий такой образ как раз начал складываться) и, оглядываясь назад, я вижу, что это оказывается – лучшее, что я мог сделать для этих людей тогда.

В следующий раз пришли все в полном составе, включая и новых участников, и признались, что для каждого прошлое «провальное» занятие каким-то образом оказалось поворотным в тех или иных аспектах жизни.
За несколько лет упорных тренировок, проб и ошибок у меня стали проявляться в Магическом Театре три основные позиции Мага, как они определяются в герметизме: «– Научитесь концентрации без усилия; – Превратите труд в игру; – Сделайте любое иго благом».
Появились сиддхи. Проявляя и исследуя их, я, кроме того, что добивался мощных результатов в Магическом Театре, стал глубже понимать слова апостола Павла: «Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною».

Я, например, мог уверенно сказать, где-то по ходу действия: «То, что с тобой сейчас происходит, – связано с эпизодом, который случился четырнадцатого сентября тысяча девятьсот восемьдесят пятого года в два часа дня» – в этот момент главный герой, вдруг, заливался слезами и вспоминал эпизод, который действительно имел место быть, и который вызвал психическую травму, послужившую завязкой для возникновения проблематики главного героя. Он же уже пятнадцать лет не мог вспомнить это событие. Воспоминание и последующая работа приводили к исчезновению симптомов и пересмотру жизненных позиций. Таких примеров множество. Все они разные... Или я мог описать черты какого-то человека давным-давно присутствовавшего в жизни главного героя, или какие-то обстоятельства его прошлой жизни, о которых он и сам-то забыл... Каким образом мог я знать все это? – Непонятно, да и не важно. Важно, что я знал (!) это. И я верил в то, что я знал. Это была Игра. Это не вызывало у меня даже удивления...

Появилась совершенно удивительная связь со временем и возможность «перемещаться» во времени, если это было необходимо и «можно» («можно» – это особое ощущение, как будто нечто – сам Магический Театр «дает добро» на то или иное действие; этого «можно» иногда приходилось дожидаться, а то оно и вовсе не появлялось в ходе нескольких сеансов, потом, вдруг, проявляясь несколько раз подряд в одном сеансе). После «разборки личности на фигуры» и каких-то первичных действий, я мог назвать дату и место (например, 1604 год, Париж и тому подобное) – я в этот момент чувствовал поток мурашек в руках – и у всех фигур, и у главного героя резко менялось состояние, вплоть до ярко выраженных физиологических проявлений. «Части личности» в этот момент становились персонажами некого события, которое сами же, удивленно и, одновременно, с полной уверенностью, описывали. Дальше шла разборка с этим событием, после чего уже преобразившиеся его участники «возвращались» в сегодня, становясь при этом трансформировавшимися «частями личности», готовыми к сборке и новому качеству жизни главного героя.

Поражало вот что: люди, которые до начала Магического Театра не могли похвастаться живостью воображения, с необыкновенной легкостью включались (себе же на удивление) в Игру. Это – заслуга Зеркала. И, как выражался Парацельс: «Три основные принципа, лежащие в основе всякой мудрости – суть Молитва, Вера и Воображение».

Или, вдруг, я знал, что в пространстве комнаты проецируется сейчас из «Вечности», например, «инцестуальный брак богини Бейи и ее сына Габрикуса», в процессе которого Бейя пожирала своего сына (алхимический символ трансформации). Я просил главного героя увидеть эту сцену, просил лишь намеком, – через минуту главный герой (да и вся группа тоже) был захвачен этим зрелищем, созерцая его в деталях, как действительно происходящее здесь (я в тот момент и не сомневался, что именно здесь оно и происходит), более того, в нем начинала происходить трансформация, которая и была необходима для его жизненного сюжета... Вариации таких трансформирующих образов неисчислимы. Главное для меня было научиться их улавливать и транслировать в пространство Действа.

Постепенно чувство «можно» (Магический Театр «дает добро») расширялось на колоссальное многообразие средств, меняющих (но только в данной ситуации и у данного конкретного человека – в остальное время все это – бесполезно) состояние человека, приводящих к трансформации его проблематики, отношения к жизни, появлению определенной нравственной позиции. Например, это могло быть, в одном случае, рисование для главного героя иероглифической монады Джона Ди, в другом – просто показ одной из «парадоксальных эмблем Дионисия Андреаса Фрейера, иконы,.. чтение какого-то отрывка из некого текста... Сработать могло все что угодно, лишь бы чувствовать это самое «можно».

Чуть позже появилась возможность «просить проявиться» некий архетип или божество (из разных пантеонов) – Деметру, Изиду, Шиву, Зевса, Богоматерь, Архангела Михаила, Велеса, Сварога и еще несколько сотен… Это отдельная тема и она будет разобрана в других главах, так как представляет особый феномен. Здесь скажу, что при приглашении архетипа или бога «на» главного героя того или иного Магического Театра и с ним самим и с его фигурами происходят очень мощные трансформации, отражающиеся и на уровне ощущений и эмоций, и системы ценностей и мировоззрения. Энергии архетипов запускают очень мощную работу души. Главный герой также может задавать внутрь себя вопросы архетипу, те вопросы, на которые ранее у него не было ответа, и архетип дает ему этот ответ.

После того, как я прошел круг погружения в Мажорные Арканы Таро (за двухтысячный год), стало «можно» иногда вызывать тот или иной Аркан (или несколько сразу) для трансформации определенной «части личности».

Очень интересное общение сложилось с потоками основных алхимических субстанций – Серы, Ртути (Меркурия) и Соли. Если я чувствовал, что «можно», я говорил, например: «в область груди сейчас войдет «поток Ртути», затем, через три минуты «поток Серы» и еще через пять минут «поток «Соли» (в разных, естественно, комбинациях, местах, пропорциях). После чего главный герой действительно чувствовал некие преобразующие его «потоки», которые, складываясь вместе, сплавляясь, вызывали «красно-золотистое свечение» в области груди (или ином названном месте). – С тех пор, проблема или система взглядов действительно кардинально менялись.

Естественно, на халяву такое «можно» не случалось и главному герою приходилось в большинстве случаев попотеть на Магическом Театре, чтобы путем искреннего самопроявления, намерения, усилий, создать возможность для такого рода «магических» пассов.

Во всем этом очень важную роль играли мои занятия медитацией, а потом и деконцентрацией внимания. Ведь именно в особом рабочем состоянии я работаю. И именно нефизическое внимание – то, чему я несколько лет учился, постигая систему актерского мастерства Михаила Чехова (по сути – мистическое учение), – которое при этом выступает на первый план, помогает мне либо «увидеть» то, что происходит, либо способствовать тому, чтобы проявились архетипы, алхимические или арканные «потоки» и многое-многое другое.

Схемы, по которым производилась «разборка личности» тоже спонтанно менялись. В первые годы я пользовался сравнительно простыми схемами «разборки», существующими и в Психодраме, и в Психосинтезе, – Страх, Гнев, Ревность, Радость, Ребенок, Родитель, Мудрец и тому подобное, вводились иногда фигуры реальных людей – членов семьи, предков. Постепенно схемы стали усложняться и включать более абстрактные категории. Например: Убеждения о себе, Убеждения о людях, Убеждения о мире, – при этом не уточнялось, – какие именно убеждения, так как человек редко знает свои истинные убеждения. Дело обстояло так, что после передачи Зеркала и состояния, как раз и проявлялось в том, кто играл некие Убеждения – что же они из себя представляют... Это могла быть схема, где роли были такими: Проблема (без уточнения), Акценты поведения, Образ жизни, Воспоминания, подкрепляющие проблему, Фантазии, Подавленное чувство (не уточнялось – какое)... Иногда мне приходила интуитивная подсказка для такой структуры: Ты в 35 лет, Ты в 27 лет, Ты в 19 лет и Ты в 9 лет. (Была еще похожая, где добавлялись Ты в момент родов, Ты в 117 день беременности, Ты в момент зачатия и Ты до зачатия – ну не бред ли? – но работало!). Или, при всем моем скепсисе к идее реинкарнации: Твое прошлое воплощение, Твое позапрошлое воплощение, твое позапозапрошлое воплощение, Твой центр и Твои теперешние мысли – много было схем с «фигурами» из разных «плоскостей» жизни... Бывали и совсем простые: Чувства и Мысли, Персона и Тень, Земля в тебе и Огонь в тебе, Адам и Ева в тебе и много-много других. Прошло несколько сотен Магических Театров, где структура «разборки» не повторялась ни разу. Даже с разными людьми. Я знал, что каждая ситуация настолько уникальна, что повторяться нельзя. Потом уже, позже, пришла возможность играть на одной и той же схеме, как Паганини играл на одной струне... Но вариации были и остаются неисчерпаемыми...

Я «пьянел на сцене». Это было свободное творчество, импровизация. Ни с чем несравнимое переживание себя Импровизатором. При всем этом я отдавал себе отчет, что карьера Импровизатора – очень сложная карьера.

Самое главное, на мой взгляд, произошло, когда я, а затем и участники групп стали понимать, что Магический Театр перестал быть просто методом для решения каких-то личностных проблем. Это, конечно же, осталось, но переместилось на третье место. Важно то, что Магический Театр стал местом исследования и коррекции архетипических сюжетов, а, благодаря этому – некой школой нравственного взросления и очеловечивания... И совсем недавно, всего пару лет назад, я стал осознавать, что Магический Театр это не только способ исцеления отдельного человека или группы людей, но своеобразная акупунктурная точка в пространстве Планетарного Сознания…

«Что? – спросил импровизатор. – Каково?» «Удивительно», – отвечал поэт. «Как? Чужая мысль чуть коснулась вашего слуха, и уже стала вашей собственностью, как будто вы с нею носились, лелеяли, развивали ее беспрестанно... Итак, для вас не существует не труда, ни охлаждения, ни этого беспокойства, которое предшествует вдохновению. Удивительно. Удивительно!» Импровизатор отвечал: «Всякий талант неизъясним. Каким образом ваятель в куске каракского мрамора видит сокрытого Юпитера и выводит его на свет, резцом и молотом раздробляя его оболочку? Почему мысль из головы поэта выходит, уже вооруженная четырьмя рифмами, размеренная стройными однообразными стопами? Так никто, кроме самого импровизатора, не может понять эту быстроту впечатлений, эту тесную связь между собственным вдохновением и чуждою внешнею волею. Тщетно. Я сам хотел бы это изъяснить».
Александр Сергеевич Пушкин «Египетские ночи»

Все равно, непонятно, наверняка, что же это за Магический Театр такой. Непонятным он и останется, пока его не попробовать на себе. Приведу один из примеров, который мне хорошо запомнился. Было это в две тысячи первом году, летом. Собралась группа из семи человек. В основном те, кто уже бывал на Театрах и не однажды. Вызвалась на главного героя Надя – женщина лет сорока пяти. Она не работает, – в семье зарабатывает муж; Надя же увлекается тем, что шьет разные наряды. Перед Магическим Театром, за чаем, Надя горячо рассказывает сцену из пьесы Чехова «Медведь». Видно, что пьеса взволновала ее. Надя несколько раз повторяет монолог Поповой: «Мой муж, – этот лучший из мужчин, которому я отдала свою молодость, свое счастье, свое состояние, – самым бессовестным образом обманывал меня на каждом шагу!... Изменял мне, сорил моими деньгами, шутил над моим чувством... И, несмотря на все это, я любила его и была ему верна. Мало того, он умер, а я все еще верна ему и постоянна. Я навеки погребла себя в четырех стенах и до могилы не сниму этого траура»...

Итак, Надя села и начала говорить о своей верности мужу, которую она считает фальшивой. От этого возникает чувство презрения к себе и к мужу тоже.
– Ну, и чего ты хочешь?
– Хочу найти свою Игру...
Атмосфера повисла скучная. Видно, что «головняк» и полный туман. Запрос у Нади есть, и это чувствуется, но она его совершенно не осознает и гонит какую-то пургу. Народ в группе заскучал. Я продолжаю неторопливо расспрашивать, – на самом деле тяну время, прежде чем интуитивно набреду на схему, по которой и буду строить Театр, чтобы он был живым. Наконец, говорю:
– Ты тумана нагнала. Никакой согласованности в твоих словах нет. Вот что: давай посмотрим тебя в таком раскладе: Верх-Середина-Низ.
– Надя выбирает на роль Верха – Юлю, на Середину – Таню, на Низ – Ксению. Я передаю участникам состояние Зеркала, затем Надя передает состояния своего Верха, Середины и Низа актерам.

Поехало... Верх забирается на табуретку и напряженно стоит. Середина рыхло осела в кресле. Низ неприкаянно ходит по комнате. Спрашиваю, кто что чувствует, – выясняется, что Верх перевозбужден, Середина как будто переела, Низ наоборот вдруг захотел есть.
– Что мы имеем, – говорю, – перевозбужденный Верх, недостаточно напитанный энергией Низ, а Середина настолько в свое время, видимо, была перевозбуждена, что теперь стала как пробка. В Середине мы имеем непроходимость – блокировку. Между Верхом и Низом, в результате, нет устойчивой нормальной связи, поэтому голова носится с идеями фикс о верности и презрении, накручивая на это все, что под руку попадется, – сегодня, в частности, муссируя монолог Поповой из «Медведя». Хотя именно этот монолог и даст нам косвенную подсказку...
Для начала, чтобы хоть чуть-чуть оживить на несколько минут то, что происходит, мы с Серегой (еще одним участником группы) растягиваем Надю за руки. Середина после этого говорит, что ей стало чуть полегче.

– Тут физическими упражнениями не обойтись, – говорю, – хоть пять лет растягивайся, а до смысла, до сути нужно иначе добираться...
Надя говорит, что чувствует желание, чтобы ее за руки держали мальчик и девочка. – Хорошо, – выбирай себе Внутреннего мальчика и Внутреннюю девочку. Надя выбирает Серегу и Лену (еще одну участницу). Я передаю им Зеркало, Надя – состояния Внутренних девочки и мальчика. Девочка чувствует себя живенько и бодро. Мальчик вял и рыхл. Его даже физически раздуло. Надя пробует взять их под руки, – Мальчика справа, Девочку слева и станцевать с ними. Девочка охотно подтанцовывает, Мальчик же едва волочит ноги, выпячивает пузо и зевает.

– Вот тут-то, – говорю, – мы используем подсказку из текста «Медведя»: «Я навеки погребла себя в четырех стенах и не сниму этот траур». Мы видим, кроме дисбаланса Верха-Середины-Низа, еще и перекос правого-левого, Мальчика и Девочки. Чего не хватает Мальчику? – Дисциплины, то есть неких регулярных действий, которые привели бы Надю к преображению. «Погребла себя в четырех стенах» – это как раз твоя ситуация. Но, для того, чтобы была дисциплина, необходимо стремление, намерение...

Надя что-то ворчит про свою нелюбовь к дисциплине. Я отвечаю, что в нашем контексте, дисциплина – это некая целенаправленная деятельность, отвечающая Сверхзадаче жизни. При этих моих словах о жизненной Сверхзадаче, Верх слезает с табуретки, Середина говорит, что ей еще полегчало, Низ начинает успокаиваться и садится. Девочка по-прежнему активна. Мальчик – вял.

– Но стремление и намерение... Какое? К чему? Какова эта самая Сверхзадача? Ты говорила о желании начать свою Игру, – я поморщился тогда и сказал, что не верю. Но сама идея о своей Игре плодотворна...

Надя оживляется. Впервые за вечер видно, что она уже ищет не «от головы». Она озадачена. Какое стремление? Какая сверхзадача?
Я интуитивно чувствую, что дело идет «по крупному». Надя не вписывается в свое место в жизни, то есть, в предназначение свое. Отсюда и энергетические перекосы Верх-Середина-Низ и правое-левое (мужское-женское). Итак, речь идет о масштабе Миссии. Нужно, чтобы Надя хотя бы на минуту прикоснулась к этому масштабу в себе. Как это осуществить? – Чувствую, что сработало «можно» – пододвигаю пустой стул, призывая туда (Господи! Как это объяснить?) Двенадцатый Аркан Таро. Предлагаю Наде сесть на этот стул и пропустить через себя поток присутствующего там (!) Двенадцатого Аркана. Надя садится – невооруженным глазом видны интенсивные внешние изменения (мимика, дыхание, микродвижения) и Нади, и всех «фигур». Мальчик и Середина взбодрились. Надежда описывает ощущения наполнения в ногах и тепло в области матки. Я предлагаю ей обратиться к Аркану и спросить о Сверхзадаче... Надя улыбается – ответ пришел: «Плодить женщин!»

– Отлично! Интуитивно ты этим и пытаешься заниматься: шитье одежды, поиск имиджа... Но для тебя пока это не целенаправленная деятельность, а отдельные опыты. Итак, Сверхзадача ясна и ее можно выразит словами: «Помогать женщинам становиться Женщинами». На вопрос «Что» ответ есть. Остается ответить на «Как». И здесь ответ практически готов: ты умеешь действительно преобразить женщин, я лично видел потрясающие результаты, – но это пока не деятельность, а кустарщина. Так вот: то, что нужно – это перейти от случайных попыток к постоянной деятельности в этом направлении. Создать женский клуб, например. От хобби – к профессии. Ибо у множества женщин есть запрос на это – стать Женщиной с большой буквы. Во всем, – во внешнем виде, имидже, в поведении – а ты и этому можешь научить... Это и будет выходом на свою Миссию. Пора выходить из «запертости в четырех стенах»...

При этих словах все «фигуры» и сама Надя сияют. На всех нас снизошло состояние ясности, цельности и благости. «Фигуры» готовы к сборке. Отдают состояния и Зеркало.

В результате у Надежды – энергичное, спокойно-радостное настроение. Вверху ясно и вдохновенно, в середине – прозрачно и благостно, внизу – уверенно, тепло и наполненность. Плюс – точное знание, что делать в жизни. Да еще и два потока ощущает: справа – вверх, слева – вниз. Как по «классике».
– Вот это состояние и будет для тебя, Надя, критерием, что ты на верном пути и на своем месте в жизни...
Через месяц у Нади уже появился небольшой клуб, который развивается и поныне. Сейчас уже сама не справляется с потоком женщин, – появились ученицы...

Еще одна участница группы – Инна, которая не была задействована в роли, была в восторге:
– Я несколько лет провела в одной эзотерической группе, где люди с подобными проблемами годами не могли справиться. А занимались по многу часов в день кропотливой энергетической практикой. А тут так просто и изящно за час!...
– Все не так просто, как кажется. Я не могу поставить на конвейер подобную процедуру и всех разбирать на Верх-Середину-Низ, так чтобы всегда выходило также сильно, надежно и с наглядным результатом. Такой конвейерный Театр не будет Живым! Ситуация Надежды уникальна. Она, как тебе сказать, – созрела... И я это просто уловил. И Магический Театр... Только постоянная импровизация делает его Живым. Он неповторим. Его нельзя сделать унифицированным, запатентовать и поставить на «поток». Иначе, получить озарение за полчаса мог бы любой дурак, заплативший за участие. Все складывается так, что приходят неслучайные люди, и Театр дает им решающий толчок для перехода в новое качество жизни...

Глава 2
Краткое описание метода

1. Возникновение метода

Магический Театр, как метод эффективной краткосрочной групповой психотерапии, путь индивидуации и метод культурологических исследований, был разработан Владиславом Лебедько в январе 1992 года4. Первоначально он представлял собой синтез Психодрамы и Гештальттерапии, объединенный идеей метафоры «Магического Театра», описанного в романе Германа Гессе «Степной волк»5. Затем появились приемы работы с образами и создание Атмосфер по системе актерского тренинга Михаила Чехова6, в результате нескольких лет тщательной медитативной практики, появилось ключевое состояние для Магического Театра (МТ) – «Зеркало».
Наконец, в конце 1990-х В. Лебедько разработал концепцию Драматургии и режиссуры жизненного Пути7, породившую многочисленные техники драматизации и сюжетности, а затем разработал концепцию Мифологического сознания8, которая и превратила Магический Театр в действительно Магический и действительно Театр, породив методы и способы глубинной архетипической работы, которая является наиболее отличительной особенностью МТ в русле постюнгианской традиции, среди направлений которой Магическому Театру наиболее близко мировоззрение Архетипической психологии Джеймса Хиллмана.

2. Процедура

В маленькой группе один человек должен выйти на «горячее место» и заявить свой запрос. Сразу подчеркну, что для МТ важно не столько то, что человек осознает как свой запрос и проговаривает, т.е. не запрос Эго, а запрос Целого, прежде всего Души, который опытный Ведущий с опытом научается вИдеть, используя две практики в своей повседневной жизни: развитие медитативного – образного вИдения и развитие Объемного Системного вИдения. Дальше идет короткий диалог с Ведущим, в ходе которого напряжение доводится до начальной степени драматизма (это не просто уже напряжение, но обнаженный экзистенциальный конфликт) и происходит выбор внутренних героев предстоящей драмы. Выбор осуществляется Ведущим на основании множества факторов (начиная от того КАК вербально и невербально выражает свой запрос и отвечает на вопросы клиент, и до умения облечь в форму игру внутренних образов рождающихся у Ведущего, входящего в резонанс с клиентом, а также возможности охватить ситуацию системно с как можно большего масштаба жизни клиента и увидеть архетипы, стоящие за сюжетом его внутренней драмы). Обычно выбирается от 2 до 10 фигур (чаще всего 4), отражающих весь комплекс того, что увидел и заметил Ведущий, используя все каналы своего вИдения.

Ведущий находится в состоянии импровизации, и фигуры, а особенно комбинации фигур почти никогда не повторялись за 18-летнюю историю МТ. В зависимости от глубины запроса Души, которая зависит от контекста сюжета и внутреннего потенциала клиента, можно различить три вида МТ:
а) Простой – фигуры при этом отражают уровень субличностей клиента, например: ревность, боль, гнев, самолюбие, защитник, прокурор, маленький мальчик, мудрый старик, обида…
б) Структурный – фигуры отражают более глубокие структуры, чем на субличностном уровне. Это уровень механизмов, например: оральная или анальная фиксация, уровень либидо, анима или анимус, подавленные чувства, сценарные процессы, механизмы защиты, вторичная выгода, убеждения о себе, других, жизни, образ жизни, чакры, тонкие тела, энергетические структуры: блокировки, доминирующие очаги, различные уровни и степени чего-либо и т.п. Сюда же относятся родовые фигуры, например прапрадед и прапрабабка из какого-то колена по отцовской или материнской линии, сам род как фигура и различные его составляющие.
в) Постструктурный – фигуры абстрактные, имеющие множество возможных интерпретаций. Это уровень системных деформаций, лежащий в различных развертках, типа: твоя принадлежность семье, роду, этносу, человечеству; или по временной развертке: ты в контексте текущего месяца, жизни, эпохи, истории человечества; или Дух, Душа, Тело; или ты в 3 года, 17 лет, 34 года и 41 год; или Жизненный Путь, Предназначение, Внутренний Козел Отпущения; или Границы твоего Языка и Символ Свободы и т.п. Сюда же относятся расклады по различным философским системам, для примера возьму экзистенциальную модель Хайдеггера9: Бытие-к-Смерти, Ужас перед Ничто, Зов Совести, Забота, Оставленность-в-Предоставленности-самому-себе, Бытие-виновным (причастным). И др. Такие фигуры выбираются, когда работа идет на уровне пересборки фундамента личности – картины мира, системы ценностей.
Итак: далее происходит собственно то, что отличает Магический Театр от Психодрамы и других известных подходов и делает его в самом деле магическим. Здесь Таинство без которого ничего, кроме ролевой игры не получится. Это «Зеркало». Дело в том, что за годы внутренней практики у меня появилась возможность входить в состояние, которое я условно назвал «Зеркало», и не только входить самому, но и передавать его (час – два после передачи оно устойчиво держится) тем людям, кого главный герой выберет на роли персонажей своего внутреннего мира. «Зеркало» обеспечивает экологичность – у «актера» не останется в конце Театра то состояние, которое на время действия передает ему главный герой. «Зеркало» убирает на время действия «шумы» личности «актера», хотя бы он и не имел никакой предварительной подготовки. «Зеркало» приводит к тому, что после ритуала его передачи, а затем передачи роли, «актеру» не нужно ничего объяснять – с этого момента любое, даже малейшее его действие удивительно точно передает то, что происходит во внутреннем мире главного героя. С момента передачи роли, безо всяких объяснений все действующие лица представляют единый организм. На сцене с потрясающей точностью разворачивается механика жизни главного героя. Задача Ведущего – драматизация происходящего и фокусировка на основных механизмах затронутого сюжета. Затем, когда драматизация достигает предела, иногда после мучительного тупикового состояния, обостренные противоречия удается сфокусировать в работу души. В этот момент «субличности» тоже внезапно преображаются. Ранее непослушные и неуправляемые, они после ключевого преображения противоречий в работу души, начинают переформировываться, работать согласованно и интегрироваться. Существенно изменяется сама атмосфера действия. В момент интеграции на уровне переживаний идут порой столь интенсивные энергетические процессы, что восприятие участников выходит на качественно новый уровень. Проявляются трансперсональные переживания. Магический Театр завершается, когда у всех участников возникает переживание какого-то нового качества и чувство Целого.

3. Мифологическое сознание

Ключевая парадигма Магического Театра: модель мифологического сознания.
Для мифологического сознания все, что существует – одушевлено. Мифологическое пространство – это пространство души. Соответственно, дальнейшие зарисовки будут излагаться от имени души.

Земля – одушевленное живое существо, пребывающее в постоянной динамике. Допустим, что некое существо готовится воплотиться (происходит процесс зачатия, например, человека). Образовавшееся пространство можно увидеть, образно говоря, как «выемку» – недостаток сразу множества качеств в определенной пропорции. К этой «выемке» тотчас «устремляется внимание» множества «заказчиков» – сил, которые обладают данными качествами. Это боги, даймоны, гении, музы, существа верхних и нижних миров, природные духи, родовые силы, которым важно передать в новые поколения те или иные задачи... Встретившись у нашей «выемки», они образуют пространство Совокупного Заказчика, который соединяется с духом человека, находящегося у врат воплощения. «Заключается» многосторонний «договор» с учетом интересов Совокупного Заказчика и духа, согласно которому дух воплощается в определенных обстоятельствах (страна, семья с ее многочисленными особенностями – психологическими, «медицинскими», социальными, энергетическими, генетическими, родовыми и т.п.). Вместо духа и «Совокупного заказчика» мы могли бы воспользоваться научным термином – «геном» – т.е. метафорически выражаясь «желудь» в котором содержатся потенциально все индивидуальные качества данного дуба, так и геном содержит все потенциальные возможности (от строения и особенностей физического тела до наиболее ярких качеств, возможностей и основных вех судьбы, которые проявятся при БЛАГОПРИЯТНОМ развитии генома, которое таковым (благоприятным) почти никогда не бывает в силу множества причин, прежде всего воспитательных и социальных). Нам же, для понимания технологических деталей, удобнее будет воспользоваться терминами дух и «Совокупный заказчик».

Дух человека нацелен на выполнение «договора» с Совокупным Заказчиком и именно он является той силой, которая неуклонно влечет человека к исполнению условий «договора» (как бы они не воспринимались эго человека – радостными или жестокими). Можно сказать, что этот «договор» – предназначение, но это будет упрощенный взгляд, ибо существует не только монистически ориентированный дух, но и политеистически настроенная душа, что дает, в зависимости от развития души, разнообразие и многовариантность развилок в первоначально однозначном движении духа.

Душа же представляет собой пространство живых каналов, связывающих посредством чувств и образов эго и дух человека с каждым из «заказчиков» входящих в состав Совокупного Заказчика, а также с душами других людей и (при развитой душе) с их «заказчиками». Активизация тех или иных каналов, осознание их, дает возможность вносить поправки в первоначальный «договор» (иногда не только свой, но и другого человека, что имеет место в психотерапии или магии). Компасом, указывающим на то, является ли то или иное действие души адекватным планетарному Целому, является тело, которое реагирует напряжением (ситуативным или хроническим, переходящим в соматическое заболевание) на неадекватные шаги. Обнаруженные неадекватности можно разрядить (если научиться их замечать и «слушать») путем активизации тех или иных каналов души (проявлении осознанных чувств или созданием образов).

С точки зрения мифологического сознания задачу человека можно увидеть в создании и активизации (осознании) каналов души, связывающих ее в пределе со всеми существами планеты. Т.е. это означает одушевление мира и сознательное соединение своей души с Мировой Душой, попутно исцеляя и ее.
Это и является эволюцией сознания человека. А вовсе не возвращение в изначально простейшее состояние, в котором отсутствуют (растворяются) какие бы то ни было каналы связей, да и сама душа. И именно на этом пути происходит познание себя и мира. Именно на этом пути собственное эго перестает быть центром мироздания, хотя и остается как одна из фигур жизни. На этом пути и сам ты и все, что тебя окружает и тебе встречается, становится живым, оживает, живет.

Один из механизмов, по которому разворачивается судьба многих (практически – большинства) людей с точки зрения Мифологического Сознания можно описать следующим образом:
Отделяющееся от бессознательного первоначально пространства Души, Эго начинает претендовать на то, чтобы контролировать реальность. Это в принципе невозможно, но в каком-то частном контексте выполнимо (манипуляция людьми, например). Часто, например, в детстве, Эго сталкивается с ситуацией тупика и не может его разрешить самостоятельно. Тогда Эго бессознательно «обращается» к различным Силам как Нижнего, так и Верхнего миров (богам), в зависимости от ситуации, и просит у них силы (происходит это, как правило, в результате сильно окрашенных аффектом мечтаний и фантазий – например, о мести кому-то или при сильном желании любой ценой избавиться от телесной или душевной боли, и т.п.). Сила дается просящему – тем или иным богом («заключается контракт»), и человек выходит из тупика и приобретает определенную сиддху, например, возможность влиять определенным образом на окружающих. Но данный «договор» имеет и обратную сторону, так как, будучи неосознанным, он замещает часть Эго комплексом приобретенной силы. Далее, это может переживаться как невроз с соответствующими механизмами защиты. Часть себя замещается интроецированной силой. Во взрослом возрасте это приводит ко множеству проблем (учитывая, что и ситуаций подобных в детстве было немало и «договоров» с разными богами тоже, часто составляющих причудливый узор в судьбе человека). Осознание таких договоров и попытки их расторгнуть и отдать чужую силу, а точнее – переварить интроект и возвратить себе свою интегрированную часть, может стать началом процесса индивидуации.

Таким образом МТ представляет собой основную технологию обратной связи с коллективным бессознательным.
Магический Театр в любом своем виде (оговаривается ли это вИдение или нет), представляет собой «общение» с Совокупным Заказчиком на разных уровнях и возможность «передогоговора», в результате которого задействуются не только личностные психические и энергетические структуры но и родовые и прочие составные «части» Совокупного Заказчика вплоть до резонанса в планетарном масштабе. По сути, Магический Театр это один из сознательных механизмов саморегуляции планетарного Сознания. Существуют несознательные механизмы (на которые человек не влияет своим сознанием, но влияет бессознательно) – катастрофы, стихии, эпидемии, динамика климата, динамика коллективного бессознательного, приводящая к экономическим политическим, а так же семейным и внутриличностным изменениям. В случае Магического Театра саморегуляция – осознанная. Это всякий раз попытка Планетарного Логоса и Мировой Души взаимодействовать, осознавая самих себя через разные уровни воплощенности посредством людей и их «частной, личной» проблематики, которая и приводит их на Магический Театр. Естественно, Магический Театр – далеко не единственный сознательный механизм саморегуляции планетарного Сознания.

В ходе Магического Театра Ведущему приходится прибегать к техническому приему, который выработался у автора за более чем 20 лет внутренней работы и представляет из себя некую сиддху – сгущение того или иного архетипа в сознании главного героя или актера в процессе Театра. Это происходит благодаря тонкой настройке внимания Ведущего на суперпозицию СИМВОЛОВ, которыми данный архетип представлен в разных культурах. Такой «сгущенный» СИМВОЛ ощущается как мощный энергетический поток в теле и информационный канал в сознании. После сгущения архетипа, с ним можно вступать в контакт – спрашивать про условия, при которых возможна отдача «долгов» и осуществлять это действие. Для того, чтобы произошла отдача «долгов» тому или иному архетипу, необходима работа души главного героя, которая инициируется первыми фазами Магического Театра. Качественная работа души как бы «открывает» доступ в архетипическое пространство, в какой-то фигуре (или в нескольких или в самом главном герое) Ведущий сгущает архетип, стоящий за той или иной ситуацией, а далее возможен ритуал отдачи «долгов» для которого Ведущему в сотворчестве с главным героем важно найти точную словесную формулировку.

Главный герой становится на колени перед фигурой, в которой сгущен архетип, произносит формулировку. При этом и у главного героя и у человека, в котором сфокусирован архетип, возникают ощущения мощного энергопотока и ярко выраженные психофизические изменения (разогрев тела, вибрация и многое другое). После этого у всех фигур, как правило, происходит изменение состояния, настолько качественные, что они называют себя уже совсем иными (как правило более позитивными и ресурсными) названиями, чем те, которые им были переданы. После некоторой доработки деталей происходит Сборка – трансформировавшиеся фигуры передают главному герою новые ресурсные состояния. Как показывает опыт статистических наблюдений за людьми, прошедшими Магический Театр (с 1992 г. по настоящее время) у 90% участников (причем не только у главного героя, но и у актеров и зрителей) происходят очень значительные изменения в жизни, далеко выходящие за озвучиваемый первоначально запрос, и сравнимые с результатами курса аналитической терапии длительностью от нескольких месяцев до нескольких лет. Работа души продолжает развертываться у участников еще несколько месяцев, а то и лет, разворачивая делание на МТ в изменения жизни, мировоззрения, системы ценностей, состояний, снижение уровня защитных механизмов и исцеления от симптомов. При этом основными достижениями МТ мы считаем мировоззренческие и ценностные изменения. Происходят также изменения в окружении участников МТ, а также в пространстве коллективного бессознательного, проявляющиеся на уровне таких структур, как город, регион, экосистема.

4. Ризома души

Еще одно важное концептуальное замечание. Если Дух может быть описан языком классической философии с ее иерархической «древовидной» структурой, то Душа выходит за рамки такой модели. Для описания Души (а соответственно, и для работы) нам потребуется модели постклассической философии. Мы обратимся к понятию РИЗОМЫ, которое было введено в постмодернистскую философию одним из основателей постструктурализма – Жилем Делезом.10
Ризома – альтернатива структуре. Ризома обладает собственным творческим потенциалом. Это самоорганизующаяся система. Кажущийся хаос на деле таит в себе потенциальные возможности бесконечного числа новых трансформаций. А это обеспечивает безграничную плюральность ризомы. В ризоме принципиально невозможно выделение каких бы то ни было фиксированных точек. Каждая из них в своем развитии предстает перед наблюдателем в качестве линии, прочерченной ею траекторией собственного движения. В свою очередь, каждая такая линия ускользает от жесткой фиксации. Бытие ризоморфной среды может быть понято лишь как нескончаемая динамика, и динамику эту определяют линии ускользания. Эти линии оказываются, применительно к ризоме, подвижными, но они еще предполагают своего рода разрывы, переходы ризомы в состояние, в котором отсутствует жесткая универсальная структура. У ризомы в принципе нет и не может быть ни начала, ни конца, – только середина, из которой она растет и выходит за свои пределы. Процесс развертывания ризомы состоит в проявлении все новых и новых возможностей, в том числе и линейных. Но любой из этих вариантов в ризоме в принципе не может считаться законченным. В любой момент времени любая линия ризомы может быть связана непредсказуемым образом со всякой другой. И тогда, в момент этого абсолютно неустойчивого, сиюминутного связывания, образуется определенный рисунок ризомы... Появляется непредсказуемо пульсирующая конфигурация. Ее не схватить, не поймать. Она непредсказуема и вечно новая. Это почти не поддается описанию...

Наиболее «ощутимый» образ ризомы дал Умберто Эко11:
«Вместо понятия «картины мира», в основе которой лежат принципы системности, соподчиненности, прогресса, появляется образ лабиринта, как символа полноты и Идеи мира. В нем разветвленные коридоры. Но в отличие от лабиринта классического, на пороге которого в твою руку сразу ложится нить Ариадны, ведущая к единственному выходу (это своеобразная метафора пути познания в традиционной мысли), – здесь его нет. Как нет центра, периферии. Дорожки подобны сетке – это ризома. Она устроена так, что каждая дорожка имеет возможность пересечься с другой. Пространство культуры, духовных форм деятельности (искусство, философия, религия, наука) – это пространство ризомы. Потенциально такая структура безгранична, хотя на самом деле она не достроена до конца. Наше освоение мира – «лабиринта» подобно путешествию по равнозначным возможностям дорожек ризомы. Так идея единства мира завершает себя в плюрализме форм, методов, принципов, направлений его освоения, который теперь не нуждается в трансцедентализме абсолютных истин».
Подобный же лабиринт – ризому – представляет собой пространство Души, где каждый архетип и каждый отображающий его образ может непредсказуемым образом пересечься с другими, наложиться один на другой, взаимопревращаться и преображаться по совершенно непредсказуемым, нелинейным траекториям. Здесь все потенциально связано со всем, здесь нет центра и периферии, здесь нам предстает вечно текучий, постоянно перестраивающийся лабиринт.

И фигуры МТ ведут нас по этому нелинейному текучему лабиринту. Понять это очень важно, потому что все попытки толкования образов Души, начиная от глубокой древности и заканчивая Юнгом и его последователями, лежали в русле классических – структурных моделей. Я же предлагаю принципиально иное. С другой стороны к этому же, на мой взгляд, подошел и ученик и реформатор Юнга, создатель Архетипической Психологии Джеймс Хиллман12. Но в МТ мы впервые пытаемся не толковать образы, символы и архетипы, а жить с ними, играть и преображаться вместе с образами и архетипами, вплетаясь в причудливые и, в то же время, предельно наполненные жизненной энергией узоры мироздания. Выйти на гребень волны бытия, погружаясь в исследование-проживание МТ и, одновременно пережить таинство алхимической трансформации, удерживаясь на этом гребне. Это – процесс, состоящий из непрекращающегося каскада трансформаций. Это – Жизнь – в самом сокровенном смысле этого слова…