Предисловие к французскому изданию книги
"Переходы к Пространству" ("Пути в иные измерения").

Когда несколько лет назад я порекомендовал работы Франклина Меррелл-Вольфа Ивану Амару, я не предполагал, что однажды удостоюсь чести представлять д-ра Вольфа французскому читателю. Отчет, находящийся перед вами, является самым ярким описанием процесса пробуждения, что мне когда-либо доводилось встречать. Это изложение, пропитанное непосредственностью прямого личного опыта, замечательное по своей выразительности, глубине и ясности. И поскольку я считаю, что оно не нуждается в моем пересказе, единственное, что я могу предложить читателю, и делаю это с большим удовольствием, – это небольшой очерк о Франклине Меррелл-Вольфе, человеке. Я знал его девять лет и не переставал любить. На сегодняшний день я ценю наши отношения так же, как и саму Истину.

Жизнь Франклина Меррелл-Вольфа началась на исходе девятнадцатого столетия и охватила большую часть столетия двадцатого. Он был американский философ, математик, мудрец и мистик. Его сознательный духовный поиск начался в студенческие годы, когда он изучал математику в Гарварде. Тогда он посетил серию лекций о Веданте, проводимую Вивеканандой, учеником великого индийского святого Шри Рамакришны. [Информация некорректна. Вивекананда читал лекции в Калифорнии в 1899 году. Вольфу тогда было 11 лет. (Прим. пер.)] Вивекананда был одним из первых индийских мудрецов и мыслителей, принесших восточные учения Западу. Эти лекции глубоко потрясли юного математика. Он был убежден, что если трансцендентная реальность существует, то ее нельзя принимать просто как интеллектуальный факт. Он принял решение раз и навсегда отказаться от своей академической карьеры и целиком посвятить жизнь самостоятельному подтверждению этой истины. История этого подтверждения – события, ставшего основой его философии и почти полувекового учения, – и составляет предмет данной книги.

Д-ру Вольфу (он любил, когда его так называли) или Йоги (так некоторые ученики с почтением обращались к нему) было восемьдесят девять лет, когда я впервые встретился с ним в 1977 году. Я хорошо помню нашу первую встречу. Она состоялась сразу же после мощного энергетического раскрытия, изменившего мою жизнь раз и навсегда. Я пребывал в переполнявшем меня состоянии открытости, и хотя сознательно не пускался на поиски учителя, жизнь со свойственной ей мудростью нашла его для меня. Внезапно я оказался в присутствии человека, само существо которого источало покой.

Первый визит к нему стал небольшим паломничеством. Путешествие началось несколькими месяцами ранее, когда, после прочтения «Переходов к Пространству», я написал ему, прося о встрече. Ответила его жена, назначив дату и приложив пояснения, как добраться. Они жили на восточном склоне Сьерра-Невады, великой горной гряды, отделяющей плодородные западные земли Калифорнии от огромной пустыни, протянувшейся к востоку на тысячу миль. Путь от Сан-Франциско занимал добрых два дня на машине.

Миновав небольшой пустынный городишко Лоун-Пайн, я начал взбираться на подножие Сьерры. Последние мили ухабистой пыльной дороги поразили меня открывающимся видом. По обе стороны к северу и к югу, насколько хватало глаз, раскинулись тысячи гектаров кустарника. Передо мной, на западе, последний закатный свет окаймлял величавый силуэт Большой Сьерры, а веер солнечных лучей вызывал отчетливое ощущение вступления в огромный естественный собор. Позади меня, на востоке, ландшафт медленно нисходил, опускаясь на две тысячи футов к долине Оуэнс, а затем вновь поднимался к неясным контурам другой горной гряды – старым Иньос. Окруженная по обе стороны горами в 14 000 футов высотой, долина Оуэнс является глубочайшей долиной в Соединенных Штатах. Я проехал около дюжины миль по этой бескрайней пустынной территории без признаков какого-либо жилья, когда, казалось, посреди небытия, появились незамысловатые ворота с потертой надписью: «Ранчо "Ассоциация Человека"». Я въехал в них.

То и дело подпрыгивая на ухабах едва проходимой дороги, вскоре я проследовал мимо небольшого скопления домов и старого сада, почти отвоеванного пустыней. Из пояснений д-ра Вольфа я знал, что это были дома некоторых из его старых учеников. Еще через пол мили дорога закончилась. Там в одиночестве, расположившись в маленьком оазисе, среди деревьев и щебета птиц, находился простой белый одноэтажный дом. Рядом не было ни телефонных проводов, ни линий электропередач. Стоя у крыльца, я мог видеть на сотни миль к северу и к югу. Другие дома теперь оказались невидимыми, проглоченные волнами этого необъятного ландшафта.

Дверь открыла Гертруда, вторая жена д-ра Вольфа, женщина лет под восемьдесят. Она грациозно пригласила меня войти. Дом был забит книгами, картинами, фотографиями, старинной мебелью, роялем, и в нем было очень тепло. До меня доносилось стрекотание дизельного генератора – источника электричества. Вскоре я узнал, что одной из повседневных забот д-ра Вольфа было поддержание работы капризной машины. Каждый вечер они запускали ее на несколько часов, чтобы зажечь свет и чтобы д-р Вольф мог посмотреть вечерние новости по телевизору. Он подходил к этой насущной обязанности – поддерживать некоторую осведомленность о текущих делах – очень серьезно. Он полагал, что такая осведомленность со стороны реализованной личности привносит в мир некоторую степень стабильности.

Но вернемся к нашей первой встрече. Человек, вышедший из своего кабинета, чтобы поприветствовать меня, сразу же поразил меня своей величавостью. Я отметил, что его походка была слегка нетвердой, чего никак нельзя было сказать о его взгляде. Ему было восемьдесят девять лет в ту пору. У него была аккуратная борода, заостренная к подбородку, и густая копна темных с проседью волос. На нем был галстук и мятый, местами потертый смокинг. Позже я узнал, что он всегда одевался подобным образом, даже когда отдыхал один в своем доме. Но самым необычайным его качеством, заслуживающим особого внимания, был его глубокий голос и старомодная элегантная манера выражаться. Он говорил очень медленно, тщательно проговаривая каждое слово. Вскоре стало очевидно, что у него богатый словарный запас, используемый им с большой точностью и аккуратностью даже в обычной беседе.

И тогда он вытащил сигарету, что отчасти удивило меня. Это был «Пэл-Мэл» без фильтра – самые крепкие сигареты, какие только существуют в Америке. Он тщательно вставил сигарету в пластиковый мундштук, имеющий фильтр, и слегка дрожащей рукой зажег ее. Даже курение этого человека было изысканным. В те дни я еще баловался случайной сигареткой. Не имея своих, я попросил его. Он непринужденно протянул мне пачку и с едким, сардоническим юмором, который я потом так сильно полюбил, заметил: «Порок сближает людей чаще, чем добродетель». Этот человек, определенно, начинал мне нравиться.

Я узнал, что они с Гертрудой сами построили этот дом, когда д-ру Вольфу было уже семьдесят восемь лет, а ей – за шестьдесят. Она спроектировала его, а он с помощью нескольких своих учеников расчистил площадку и выполнил большую часть работ, включая водопровод и электричество. Это было сразу же после того, как Шарифа [урожденная Сара Меррелл. Франклин и Сара решили объединить свои фамилии в знак равенства между мужским и женским началами. — прим. пер.], его первая жена, с которой он прожил более сорока лет, умерла.

Именно с Шарифой он начал и развил большую часть своего учения. Но после ее смерти случился странный феномен, который он описывал как эфирное кровотечение. Он ясно почувствовал, что если не сможет остановить эту энергетическую потерю, то умрет. К его облегчению, отток энергии прекращался, когда он находился рядом с Гертрудой, одной из своих учениц. Когда они решили пожениться, это вызвало много толков в общине, поскольку Гертруда не считалась продвинутой ученицей. Но для него это было делом необходимости. Не желая оставаться в доме, который он так долго делил с Шарифой, они решили построить новый дом на ранчо.

Само решение поселиться в столь отдаленном месте было принято д-ром Вольфом и Шарифой в конце 20-х годов, когда Хазрат Инайат-хан, суфийский мудрец, сказал им, что духовным центром страны является ее высочайшая вершина. В то время гора Уитни была высочайшим пиком в сорока восьми штатах. Они выбрали это ранчо, поскольку оно было ближайшим к ней. Повествуя об этом эпизоде из своей жизни, он смеялся над проделками судьбы. Как могли они знать тогда, что Аляска вскоре будет признана сорок девятым штатом и высочайшей вершиной станет великая Денали?

В 1982 году, спустя пять лет после своего первого визита, я приобрел ранчо в Лоун-Пайне, ставшее центром моей собственной обучающей работы. С этого времени я довольно часто виделся с д-ром Вольфом и многое узнал о его жизни. Он родился в Калифорнии в 1888 году [год рождения указан неверно. Франклин Меррелл-Вольф родился 12 июля 1887 года, умер 4 октября 1985 года. — прим. пер.] и ребенком часто на два часа приезжал в церковь на телеге вместе со своим отцом, лютеранским священником.

Сперва он обучался философии в Стэнфордском университете, а затем приступил к изучению математики в Гарварде. Во время Первой мировой войны он был религиозным отказником и работал медиком. Его семье принадлежали обширные наделы плодородной земли на побережье к северу от Лос-Анджелеса и в основном засушливая территория под названием Сан-Фернандо. Позже эта самая территория была орошена благодаря проложенному через нее водопроводу, и земля стала необычайно дорогой сперва как обширная цитрусовая плантация, а позже как пригород быстро растущего Лос-Анджелеса. Постепенно продавая участки этой земли после переезда в Лоун-Пайн, д-р Вольф поддерживал себя материально. В самом деле, почти с сорокалетнего возраста и до самой смерти в девяносто восемь лет он никогда уже не испытывал потребности работать ради денег. Хорошая карма, на мой взгляд.

Ранее, во времена великой депрессии 30-х годов, д-р Вольф проводил долгие периоды один в отдаленных предгорьях Калифорнии, копая золото. Его старания были сравнительно успешными, поскольку ему удалось таким образом поддержать себя и Шарифу и спасти свою собственность от неминуемой продажи. Тогда он научился работать с динамитом и камнем. Это умение очень пригодилось ему позже, когда он и его ученики принялись за долгое строительство священного места, названного им Ашрамой. Он должен был стать центром их школы.

Ашрама – это замечательное сооружение, сложенное вручную из гранитных камней, сконструированное в форме правильного креста, наподобие эмблемы Красного Креста, пятнадцати метров в ширину. Построенное на высоте 2800 метров над уровнем моря, оно расположено на вершине горной гряды, гораздо выше, чем ранчо, на земле, взятой в аренду у Национальной лесной службы. Каждое лето в течение более чем двадцати лет ученики приезжали в Лоун-Пайн, чтобы вместе с д-ром Вольфом и Шарифой работать на строительстве Ашрамы. Восемь лет ушло на прокладку дороги и небольшого акведука, снабжающего место водой, и более тринадцати лет – на возведение стен и крыши.

Д-ру Вольфу доставляло удовольствие вспоминать, что опасная работа со взрывчатыми веществами легла на его плечи, поскольку он был единственным человеком, имевшим какой-то опыт. Один из его учеников тех дней рассказывал, как д-р Вольф, которому уже было под шестьдесят, когда стартовал проект, мог утомить четырех человек одновременно. Их задачей было мешать цемент и подбирать подходящие по размеру камни, тогда как он один вручную укладывал каждый камень огромных стен и массивного очага. Такая работа без электричества и проточной воды, когда оборудование и провиант доставлялись на мулах, должна была стать своеобразным посвящением в учение о Фундаментальной Реализации.

По воскресеньям они отдыхали, и д-р Вольф и Шарифа проводили беседы, раскрывая формальную сторону учения. Я видел старый кинофильм, без звука конечно, о строительстве Ашрама, со сценами некоторых воскресных собраний. Сами ученики тоже устраивали представления, и получались небольшие концерты и театральные постановки. Так д-р Вольф работал со своими учениками.

Строительство Ашрамы так никогда и не закончилось. Когда Шарифа состарилась настолько, что уже не могла предпринимать рискованные поездки верхом – она была на тринадцать лет старше д-ра Вольфа, – он оставил работу. После ее смерти он никогда уже не посещал Ашраму. Я спрашивал его об этом, и он отвечал, что это было средством передачи учения. С уходом Шарифы эта форма исчерпала себя. Он не чувствовал привязанности к нему. С годами охотники стали использовать его как свой базовый лагерь и сорвали деревянную отделку, чтобы разводить огонь. Постепенно Ашрам превращался в руины. Примерно в 1980 году Американская лесная служба приговорила его к сносу, но группа, возглавляемая внучкой д-ра Вольфа, восстановила крышу и направила петицию о сохранении Ашрама как исторического и религиозного памятника. Со временем это было обещано, и здание до сих пор стоит.

В 80-е годы я регулярно водил группы к Ашраму на специальные церемонии и ритуалы. Я также приглашал некоторых учеников навестить д-ра Вольфа. Было отрадно наблюдать, как мобилизуют и вдохновляют его, уже очень немолодого человека, эти встречи — в особенности, присутствие некоторых женщин. Он буквально притягивал их шакти в своего рода восторженном взаимном обольщении души и духа. Я всегда с большим удовольствием наблюдал, как жизнь возвращалась к нему в ответ на их внимание. В такие моменты можно было ощутить немного тот старый огонь, который пылал с такой силой в его молодые годы.

Мне известно, что д-р Вольф был несколько разочарован передачей своего учения и что Шарифа была очень нетерпима к ученикам, она считала многих из них никчемными и не стеснялась говорить им об этом. Сам он никогда действительно не мог понять, почему учеников продолжает занимать то, что он считал незначительными эмоциональными передрягами в их жизни. Он писал в своем дневнике, который я увидел только после его смерти, что его намерением было, подобно Геркулесовой задаче, очистить Авгиевы конюшни, направить великий поток энергии и смыть грязь с учеников раз и навсегда. Но это помогало не очень надолго. Ученики вводились в более высокие состояния его мощным присутствием, расширяли свое видение на время, но не могли сохранить его. Он опасался, что ему придется войти в конюшни вместе с ними и что это может означать потерю или же принижение его собственного состояния.

Я не верю, что он действительно когда-либо входил в конюшни. Его подход был преимущественно концептуальным. Он предлагал тем, кто слушал, ясную карту высшего сознания. Его учение и прозрение почерпнуты главным образом из его собственной реализации, а также из буддизма, мистического христианства и трудов Шанкары, который, по его признанию, оказал на него огромное влияние. Но он никогда в действительности не пытался развить какое-либо практическое учение, помогающее ученикам понять свою эмоциональную и психологическую динамику и работать с ней, хотя и сознавал, что именно здесь поймано большинство людей. К д-ру Вольфу приходили, чтобы испытать ясность его ума и неоспоримую чистоту его сердца. И, конечно, его присутствие.

С тех пор, как я узнал д-ра Вольфа, вплоть до самой его смерти двери его дома были всегда открыты по воскресеньям для учеников и для всякого, ищущего Вечной Мудрости. Единственным исключением из этого правила были те немногочисленные дни, когда он был болен или когда отправлялся в свое ежегодное путешествие к красным деревьям на северокалифорнийском побережье, которые он очень любил. Ровно в 10 утра (одной из его эксцентричных особенностей было то, что он никогда не переводил часы с зимнего времени на летнее) он облачался в черную профессорскую мантию и медленно направлялся к своему особому креслу. После нескольких минут молчания он включал старый катушечный магнитофон и ставил одну из шестидесяти лекций, продиктованных им, когда ему было уже за восемьдесят. То были глубокие и проникновенные дискурсы обо всем: от Блаватской и теософии до Шанкарачарьи, от буддизма до мистического христианства, от Любви до Высшего Безразличия, последнее, как вы прочитаете, является апексом его собственной реализации. Необходимость в такого рода магнитофонных презентациях возникла, когда он понял, что уже не может говорить без подготовки.

По большей части в этих лекциях голос его бесстрастен, каждое слово проговаривается медленно и тщательно, каждая мысль безупречно связана с последующей. Но изредка, когда он повествует о ключевых моментах своего собственного пробуждения или напоминает о серьезной ответственности, возлагаемой на плечи искателя истины, голос его наполняется эмоцией и слова звучат с особенной силой. В такие моменты мне казалось, что он снова подключается к некой энергии своего изначального постижения. Часто во время прослушивания он засыпал, и пепел на кончике его сигареты становился все длиннее и длиннее. И под влиянием его гипнотического голоса и тепла его комнаты мне и другим присутствующим иногда тоже было трудно оставаться в бодрствующем состоянии.

Я спрашивал себя, зачем мне ходить к д-ру Вольфу, очень старому человеку, на эти воскресные собрания и слушать часто одни и те же лекции по многу раз. Ответом было то, что я любил его и, присутствуя, отдавал дань пронесенной им через всю жизнь приверженности Истине и Учению. Я чтил его как своего предшественника в роду спонтанной реализации. Он не стремился основать школу, чтобы увековечить себя, он никого не просил стать продолжателем его работы. Он чувствовал, что реализация в целом не может быть передана одним человеком другому, что реализованная личность может существенным образом помочь ученику, но реализация должна произойти спонтанно, сама собой, как это было с ним. И когда она произойдет, каждый выразит ее по-своему. Такой была для него традиция просветления, вечно обновляемого, находящегося в стороне от всяких догм, из которого никогда нельзя сделать организацию.

Д-р Вольф был очень скрытен в отношении своей личной жизни. Только после его смерти в 1985 году некоторым из нас удалось попасть в его спальню. Гертруда умерла семью годами раньше, и мы были тронуты, увидев, что ее личные вещи, ее расческа и драгоценности до сих пор лежат на комоде, будто она только что оставила их там. Мне казалось, что Гертруда все еще была с ним, отношения, возникшие, возможно, по необходимости, переросли в глубокую любовь и взаимное уважение. Сразу же после ее смерти с ним случился сердечный приступ, и он не хотел больше жить. Но ясновидящая, которую он знал и уважал много лет, передала послание от одного из Вознесенных Владык, говорящее, что его присутствие на Земле все еще необходимо. К подобным вещам – дань его раннему увлечению теософским движением – он относился очень серьезно. Услышав это, он сразу же пошел на поправку, заявив: «Нельзя не отвечать на зов».

Вскоре после его смерти, перебирая его бумаги, мы наткнулись на дневники Шарифы. Они очень примечательны тем, как она описывает энергетический феномен времен его реализации. Она отмечает ясное ощущение того, что внезапно стала жить с божественным существом. Энергия, исходящая от него, была столь мощной, что постоянно вводила ее и других учеников в состояния необычайного экстаза и покоя. Но еще более трогательным было ее признание в собственной ревности к его высочайшему достижению. Ей казалось, что она обрела бога, но потеряла друга. Она чувствовала себя покинутой, и поскольку они оба посвятили свои жизни достижению реализации, она чувствовала, что сама потерпела неудачу.

Во многом именно ей мы обязаны этой книгой. Видя, как д-р Вольф все глубже погружается в высшее состояние, она почувствовала, что он не сможет выдерживать эту энергию слишком долго, что он умрет или перейдет на иной план. Он уже едва ел, ибо не испытывал нужды ни в чем земном. Тогда она призвала его заставить себя записывать то, что с ним происходило. После некоторого сопротивления, ибо сам он не ощущал потребности делать это, он согласился и начал свои хроники «Переходы к Пространству». Это усилие, очевидно, приземлило энергию и успокоило процесс. Он и сам отмечал, что, не начни он писать, что означало определенное размежевание с силой раскрытия и начало ее более объективного наблюдения, он мог бы не совладать с энергиями. Это было тем шагом назад из Нирваны, который он называл Великим Отречением. Мы все должны быть благодарны ему за этот шаг.

Я был с д-ром Вольфом в последние часы его жизни. Ожидая за дверьми его палаты, когда сестры закончат свою работу, я открыл наугад книгу Шри Нисаргадаты. Мне в глаза бросилось предложение: «Я расскажу вам, как умирал Гуру моего Гуру. Он заявил, что умирает, и перестал есть. На одиннадцатый день поста, во время пения, между одним хлопком в ладоши и другим...». Внезапно я понял, что Франклин, так я называл его, умирает. Он уже не мог глотать пищу и воду без боли. Ему делали только внутривенные вливания. В результате, он не ел уже десять дней. Войдя в палату, я в молчании остановился у постели, нежно взяв его за руку. Я чувствовал его энергию, очень тонкую и открытую, но готовую уйти. Казалось, что он был без сознания. Уйдя глубоко в себя, я стал тихо говорить ему. Я сказал, что его работа теперь закончена, что его тело готово уйти на покой. Потом я надолго замолчал, а после произнес из самых глубин своего сердца: «Большое Вам от нас всех спасибо». Внезапно он очнулся и с тем, что казалось одновременно и неподдельной искренностью, и старым насмешливым юмором, который мне так нравился, ответил: «Всегда пожалуйста». Это были его последние слова. Он ушел в мире несколько часов спустя.

Его тело привезли назад в дом, облачили в его лучший профессорский костюм и положили на кушетку в комнате, где в течение многих лет он проводил свои воскресные встречи. Затем, такова была его воля, я и еще двое старых учеников начали по очереди шептать ему на ухо Первое Бардо из Тибетской Книги Мертвых. Он был категоричен в своем желании, чтобы Первое Бардо, и только это Бардо, читалось ему. Слова наставляют Благородного в достижении Чистого Белого Света Сознания-без-характеристик любого рода. Для него это должен был быть Чистый Белый Свет или ничто. Сменяя друг друга, мы читали Первое Бардо в течение шести часов до рассвета.

В те часы и на протяжении всего первого дня после его физической смерти энергия, излучаемая им, становилась все сильнее и сильнее. Казалось, что открылась дверь в Бесконечность. Я тогда понял, что мы сможем выполнить нашу сокровенную работу служения Сознанию, как учит тибетский буддизм, в последние моменты жизни, если избавимся от всех самоограничений и станем прозрачными для Бесконечного. Сорок девять лет назад, ровно на половине его жизненного пути, это произошло с д-ром Вольфом во время его реализации. Теперь казалось, что это происходило снова в часы после его физической смерти.

Мы с женой храним портрет Франклина на нашем алтаре в зале, где я обучаю, и у нас дома. Память о нем никогда не прейдет. Но глубочайшая память безмолвна. Я знаю, что Франклин живет в моем сердце, в молчании моего естества. Редкая привилегия – знать такого человека. И это большое счастье – представлять его вам в этой книге.

Источник:
Издательство "София"