Борис Гребенщиков: «Рамакришна — один, а нас — миллионы!...»

То, что я сделал вчера — это то, что я сделал вчера.
А сегодняшнее — еще нужно сделать.
Нужно доказывать себя с нуля и по новой.


Надпись на стене кричала: "БГ, открой дверь! Мы тебя любим!" Розовые и красные полосы, переплетаясь совершенно нелинейно, скручивались в диковинные образы неземных существ. Штукатурка, выщербленная ударами времени и копьями шариковых ручек фэнов, серой отполированной массой нависала над пролетом четвертого этажа. И над всем этим властвовала серая железная дверь. С глазком.

В ответ на мой условный стук дверь бесшумно распахнулась. Страж в костюме музыканта, доброй улыбкой и ясными глазами задал мне, как положено, три вопроса и, внимательно выслушав трижды произнесенное мною "да!", сказал: "Ну, что ж... — заходите!"

Закрыв за нами железную дверь, страж показал пальцем в глубь коридора, кратко бросив: "Вам туда".

Холщовое покрывало с изображением индийского божества отделяло мир питерского коридора от святая святых — обители, ашрама, комнаты для медитации и бесед. Алтари, свечи, драконы, летающие рыбы, иконы... — разместившись на крошечном диванчике, мы оглядывались по сторонам и впитывали, впитывали, впитывали ауру этого незабываемого места. А тут еще страж принес букет разноцветных георгинов и торжественно установил их в высокой вазе в центре стола.

Гребенщиков появился внезапно.

“Вопросов мы специально не готовили”, — сказал я. “Тем лучше”, — легко ответил он, приземляясь в свое пурпурное кресло и мягко улыбаясь. Чему-то своему, как всегда...

— Песня "Этот поезд в огне…" воспринималась как о ситуации в России. Не кажется ли тебе, что в связи с американскими событиями эта ситуация начинает проявляться во всем мире?

— Ну, я рад, что мы это заметили, потому что это происходит достаточно давно. Что же касается песни, то песня не была написана применительно к условиям. Я писал то, что мне было интересно. Потом поглядел и развел руками, увидев, что получилось. Со всеми хорошими песнями происходит именно так.

— Проходящий через художника энергетическо-творческий поток и сам художник — это две разные величины?

— У художника, по сравнению с обычными людьми, гораздо сильнее размыта грань между его собственным подсознанием и общественным подсознанием. У художника наяву появляется в голове то, что другие люди могут видеть только во сне и, проснувшись, не всегда желают это вспомнить.

— Когда художник творит, он мудр, красив, быстр, смел, сверкающ. И вот он — человек. Он, наверно, хочет дотянуться до самого себя?

— Я всегда хотел. Хотя я считаю, что не нужно воспринимать человека, который что-то делает, как одно и то же с тем, что он делает. Я знаю массу хороших музыкантов, которые в жизни из себя не слишком много чего представляют. Потому что у них все основное уходит в творчество. Мне же всегда хотелось, как можно больше в жизни соответствовать тому, что я делаю.

— У тебя — особые песни. Они наполнены особой энергией, которая заставляет людей себя пересматривать.

— Правильно.

— И здесь важно, чтобы была целостность, совпадение этих двух картинок. Существуют, наверно, такие направления, где это может не совпадать…

— Всегда должно совпадать! Но люди, по сути своей слабы, и далеко не все от жизни получили возможности научиться тому, как совпадать.

— "Люди по сути своей слабы..." — это взято из книг или собственное убеждение?

— Это факт жизни.

— Значит, не все могут достичь просветления?

— Могут все. Для этого нужно сильно захотеть.

— Если они слабы, как они могут сильно захотеть?

— Для того, чтобы захотеть, нужно иметь достаточный интеллект, достаточную силу духа.

— Интеллект, все-таки?

— Интеллект, чтобы понять, что тебе не хватает. Сила духа — для того, чтобы сделать из этого выводы и что-то начать по этому поводу делать. Нужно и то, и другое. У большинства людей этого еще нет. Нет интеллекта, нет силы духа. Еще не сложилось. Большинству людей еще не хочется свободы, их вполне устраивает несвобода.

— То, что люди "не хотят, слабы, не могут" — это трагедия?

— Это — трагикомедия. Это история человека, который умирает с голоду, сидя на полном котле золота.

— В твоей книге "Иван и Данила" один из героев говорит "надо действовать!". Не мог бы ты высказаться по этому поводу?

— У китайцев есть такое понятие: У-Вэй — недеяние. Оно не значит, что нужно сложить руки и ничего не делать. Недеяние — это всего-навсего делать только то, что тебе свойственно. Что естественным образом проистекает из твоей природы. Природа дерева — расти. Дерево, когда растет, не действует. Оно просто является собою. У людей — также. Всегда есть возможность действовать от ума, и есть возможность действовать, даже не замечая, что ты действуешь. Потому что это — естественно для твоей природы.

— Человека нужно доразвить, чтобы он начал таким образом действовать?

— Опыт тоталитарных и не тоталитарных государств говорит о том, что человека развить невозможно до тех пор, пока он сам этого не захочет. Но в человеке можно пробудить желание быть более счастливым. Для этого нужно показать, что возможно быть счастливым. Когда тибетский крестьянин пашет на яке на узком склоне и мимо него пролетает лама, крестьянин думает: "Ага, значит ему можно, а мне нет? Я тоже так хочу". И тогда у крестьянина появляется шанс.

— Значит ли это, что другим людям невозможно помочь, стремясь помочь, а можно только самому стремиться к тому, чтобы прорастать, как дерево?

— Нужно делать то, что тебе свойственно. Но при этом желательно, опять-таки, иметь развитый мыслительный аппарат. Чтобы понять — что тебе свойственно, а что — не свойственно.

— Жизнь же вторгается, и очень жестко, в жизнь людей?

— Для открытого человека жизнь не может вторгаться — он уже в ней живет. Нечему и не в кого вторгаться. Мы являемся неотрывной частью жизни. Мы и есть эта жизнь. Поэтому мы сами в себя вторгнуться не можем, мы уже и так там. Если мы запираемся от жизни, то она может вторгнуться. А если не запираемся, то она никуда не может вторгнуться. Она — одно и то же с нами. Так что лучше не запираться.

— Жизнь миллионами своих стрел-проблем вторгается в человека. Разве он может выстоять против этого вала?

— Если человек будет стоять против вала, то он, конечно, не выстоит. Вал — сильнее. Но если он сам — часть вала, то ему стоять не против чего. Волна не может уничтожить волну — они суть одно и то же. Пока мы отгораживаемся от мира, мы можем быть уничтожены. Если мы едины с миром, то даже физическая смерть ничему не помешает.

— Мысль очень красивая, поэтичная…

— Она правдивая…

— Но как применить ее практически для себя человеку?

— Мне приходят в голову слова кастанедовского Дона Хуана, который говорил, что нужно выбирать Путь с сердцем. То есть Путь, идя по которому, ты не остаешься равнодушным. Делать то, что тебе хочется делать. Другими словами — осуществлять истинное недеяние. Мне, например, хочется петь песни — это одно из наивысших наслаждений моей жизни. Кто-то режет по дереву. Есть милиционеры, которые выполняют свою работу с душой. Это трудно представить в наше время, но я знаю, что они есть.

— Человек сначала должен разобраться чего он хочет?

— Естественно.

— Именно это является точкой отсчета?

— Думаю, что точкой отсчета являются "дважды рожденные". Человек до определенного момента в своей жизни живет по законам общества, вполне эгоистичен, "око за око, глаз за глаз". Потом он замечает, что есть свободные люди. Ему становится завидно, что кто-то свободен более, чем он. Он начинает рассуждать "почему?" и понимает, что был несвободен до этого момента. И тогда появляется возможность его второго рождения. Главное для меня — это начало стремления к свободе.

— Начало стремления к свободе — это уже дорожка? Пока нет стремления к свободе…

— Ничего никогда не будет. Даже если человек — монах в православном монастыре. Или в тибетском.

— Поход за свободой — это, видимо, один из самых великих походов человека?

— Это единственный поход человека!

— Волна твоего творчества зажигает большое количество людей...

— Ко мне приходит достаточное количество писем — реакций людей на то, что мы делаем. Творцу, любому художнику, очень легко попасться в сети, сказать, что если я вчера сделал что-то, что помогло людям, то сегодня — я хороший.

— Хорошим он был вчера, а сегодня опять нужно подтягиваться?

— Хорошим человек был в тот момент, когда делал то, что делал вчера. Из этого не следует, что человек будет хорошим сегодня. Я знаю очень многих людей, которые ловятся на эту изящную ловушку, и считают, что сегодня они кто-то.

— Пока ты жив, ты в любой момент можешь умереть?

— Это факт. Это вытекает из того, как устроена жизнь. И Нью-Йорк это нам показал. В очередной раз.

— Как ты увидел то, что произошло в Нью-Йорке?

— Это моя личная трагедия. Там места, которые я знаю хорошо, которые люблю. И там могли быть мои друзья… — их там не было, но, все равно, там погибло огромное количество людей. Для меня это — переломный пункт. До нашего сведения довели, что мы, наконец-то, живем в новом времени. И старые критерии отпали. Принцип остается тем же, а критерии уже меняются.

— Это было индикатором проявленности новых условий?

— Да. Нам это очень хорошо проиллюстрировали. Пример того, что, ребята, в жизни все непостоянно, и теперь вы имеете пример ясный, поэтому стоит сделать выводы и применять жизнь на полную, пока мы есть… а завтра уже, в общем, не резон. Нью-Йорк все время думал, что он защищен. И, возвращаясь к тому, о чем мы говорили — одно напрямую связано с другим. То, что я сделал вчера — это то, что я сделал вчера. А сегодняшнее — еще нужно сделать. Поклонение, которое относится ко мне или к любому другому артисту… — артист не должен забывать, что это относится к вчерашнему. К нему сегодняшнему это не имеет отношения. Нужно доказывать себя с нуля и по новой.

— Радоваться нужно постоянно?

— Я лично, как человек, — предпочитаю. Мне депрессия не мила.

— Жить в эту секунду и радоваться, постоянно находить поводы для радости — что нужно для этого?

— Нужно быть открытым.

— И тогда любой листок-лепесток... Как стать таким?

— Это очень хороший вопрос. Я не знаю. Рамакришна вышел в поле, увидел летящего журавля и упал в обморок от счастья. Но Рамакришна один, а нас миллионы.

— Ты чувствуешь связь с людьми, которые слушают твои песни?

— Я ощущаю все время связь с людьми, которые что-то делали и делают. От Лао Цзы начиная и кончая теперешними панками. С ними я ощущаю связь. Творческий дух общий. С теми, кто воспринимает? Мне приятно, что есть такие люди. Мою душу греет, что нашу музыку слушают. Когда кто-то слушает мои песни — это не песни, это я и есть. Причем, я в более чистом, дистиллированном виде, чем тот я, который сейчас сидит и разговаривает. Во мне много лишнего сейчас… — например, тело.

— Тело лишнее?

— Не существенно. Без него я не смог бы делать дальше что-то, но для тех, кто слушает музыку, которую мы уже сделали, мое тело не является чем-то существенным. Я уже весь там. Весь. Поэтому я, как человек обладающий телом и всем остальным, на этой связи не циклюсь. Я понимаю, что вот я — здесь, а вот я — там. И это одно и то же существо. Это я понимаю прекрасно. Но для того, чтобы мое сознание не перекипело через крышку, я предпочитаю то, что сделано, оставлять сделанным и идти дальше.

— Как ставить перед собою цели и не привязываться к этому?

— Если бы были рецепты, которые были бы легки в повседневной жизни, то, наверное, все бы ими пользовались. О том, что так нужно делать, говорят все Учителя человечества, начиная с самых ранних. Можно привести коня к реке, но невозможно заставить его напиться.

— Как совмещать активность в мире с внутренним спокойствием и непривязкой?

— Услышав в 4-м классе рок-н-рольную музыку, я понял, что меня интересует именно это, а все остальное — постольку поскольку. И я свою жизнь строил, исходя из того, что мне хочется этого счастья.

— Нужно быть очень жестким человеком, чтобы не отклоняться?

— Мягче меня человека не найти.

— Нужно быть жестким, но мягче тебя не найти. Как это?

— У меня просто нет курса.

— Ты сказал "я понял, что меня интересует"… Неужели никто и ничто не пыталось сбить тебя в жизни?

— Мне тоже всего хотелось. И большинство из этого у меня было. И я понял, что я могу без этого обойтись.

— Есть у тебя какая-нибудь вещь, которую ты… — все, что угодно мог бы подарить, а ее не хочешь дарить?

— Я не стал бы дарить свою гитару. Но если она сегодня пропадет, ну что делать? Я буду плакать, если у меня пропадет возможность взаимодействовать с людьми, в смысле, что-то отдавать им. Пока у меня есть такая возможность, я считаю себя абсолютно богатым и свободным. На самом высоком уровне это — единственное, что ценно.

— И вот на этой нематериалистической ноте…

— Чудеса вполне реальны. Мы просто их не замечаем.

— Удивительно устроен мир?

— Фантастически. Поэтому нужно совершать бессмысленные акты красоты.

Беседовал А. Клейн
Источник: газета «Пятое измерение»